Жду. Люблю. Целую

— Какого черта вам тут надо? — ответил он вопросом на вопрос.

— Вы не имеете права входить сюда и пинать эту вывеску. У вас что, с головой не в порядке? Да кем вы себя воображаете?

— Хозяином! — крикнул Феликс. — Я здесь хозяин и могу делать все, что вздумается!

Он вспомнил о русском, которого сбил кулаком с ног, когда Наташа была в доме своих псевдодрузей, и снова испытал желание проделать то же самое. Внезапно все попытки сдерживать себя стали не более чем воспоминанием.

Незнакомец инстинктивно отступил, прищурил глаза и собрался, напружинив тело. Птицы, которые свили гнезда среди развалин, кричали над их головами.

— Что вы имеете в виду? — произнес он наконец.

Разбив резким движением кусок вывески, Феликс отшвырнул ее обломки. Звук их падения эхом отозвался в обезображенном зале.

— Я Феликс Селигзон. Наследник семьи Линднер. Законный владелец этого здания.

Парень побледнел. Он прикусил губу, и злобные огоньки зажглись в его глазах.

— Не факт, что вам удастся вернуть все это себе.

Нехорошее предчувствие охватило Феликса. Уверенность парня вызвала у него недоумение. Он решил, что это один из проклятых нацистских подголосков, тосковавший по славным временам, когда они маршировали на парадах в коричневых рубахах и коротких штанах, махая факелами и прославляя расово чистую Германию. Эти парни оскорбляли его в школе, бросали в него камни, называли грязным ублюдком. Их с колыбели воспитывали в духе национал-социализма. Такие сорняки будут прорастать еще долго.

— В отличие от того, что происходило при Адольфе Гитлере, падали, которую такие типы, как ты, называете фюрером, теперь все решается справедливым судом. — Феликс с презрением сплюнул. — И я выиграю, можешь быть уверен. И этот нацистский подонок, который сбежал в Баварию, мне не сможет помешать!

Аксель смотрел на Феликса Селигзона, словно увидел выходца с того света. Его дядя рассказывал о нем. Он знал, что Феликс вернулся в Берлин. Удивительно, что они до сих пор не встретились у Макса. Он был моложе, чем представлял Аксель. Несмотря на то что костюм был покрыт пылью, Селигзон выглядел элегантно, как благополучный человек. Он держался высокомерно, и в его взгляде можно было прочитать снисхождение. Сам Аксель то испытывал желание разбить ему лицо, то становился странно равнодушным, пытаясь увидеть ситуацию со стороны и посмеяться над ней. Они стояли друг против друга среди развалин здания, к которому в одинаковой мере были привязаны, правда, по разным причинам, и никто из них не был уверен, что русские, которые уже полностью блокировали дороги, ведущие в город, не приберут к рукам Берлин, включая все, что в нем находится.

Аксель знал, что его отец жив, но в первый раз он услышал, как посторонний произнес его имя. У него было странное чувство, словно его отец восстал из небытия. Он опять вспомнил озабоченное лицо матери, когда она рассказала ему о том, что отец жив. В тот день она не поднималась с постели, поэтому заставила его сесть на край кровати, что он сделал скрепя сердце. Он узнал, что его родители обменялись несколькими письмами и что его отец живет в предместье Мюнхена. Хотел ли он ему написать? Восстановить связь после стольких лет разлуки? Аксель был совершенно сбит с толку. Это его встревожило и одновременно успокоило. Трибуналы продолжали выносить приговоры. До сих пор он украдкой продолжал читать статьи об этом в поисках имени своего отца среди осужденных, не зная, хотел ли он найти его имя. Он потряс головой, словно терял сознание. Пока он ничего не хотел слышать о Курте Айзеншахте. Слишком много ядовитых воспоминаний возникло в его голове. Тогда, посмотрев на суровое лицо дяди Макса, Аксель вышел из квартиры и, сунув руки в карманы, стал бесцельно бродить по городу.

— А ты не догадываешься, кто я такой? — спокойно спросил он.

Феликс посмотрел на него с презрением. Он ободрал руки, когда крошил вывеску, и они горели огнем. Он удивился — парень не реагировал на его агрессивность. Скорее всего, он был из тех, кто постоянно искал ссоры. Разве их не этому учили в их Гитлерюгенде? Побеждает сильнейший. Всегда.

— Не знаю и знать не хочу, — грозно сказал он.

— Я сын того нацистского подонка, который купил Дом Линднер у твоей матери, — вызывающе бросил тот, вскидывая голову. — И я его наследник, как и ты наследник своей матери.