Жду ответа

Люси вгляделась в него — в новое лицо — с неуверенностью. Он что — плачет?

— Джордж, — сказала она, — какая-то проблема?

Он качнул головой:

— Нет-нет. Просто решил… пора что-нибудь изменить. Вот и все.

— Похоже, ты чем-то расстроен, или еще что-нибудь.

— Нет-нет. Просто такое настроение. Пройдет.

Он продолжал разглядывать себя в зеркале, а она все стояла в нерешительности на пороге ванной, опасливо глядя, как он поднял ножницы и отстриг прядь волос прямо над ухом.

— Знаешь, — сказала она, — не самая удачная мысль самого себя стричь. Я по опыту знаю.

— М-м-м, — сказал он. — Помнишь, что я тебе всегда говорю? Не верю в сожаления. — Задрал подбородок, осмотрел свой профиль, как женщина осматривает макияж. Скорчил себе гримасу. Потом широко улыбнулся. Потом попытался изобразить удивление. — Сожаления бесполезны, — сказал он, наконец. — Однако история — одно долгое сожаление. Все могло обернуться иначе. — И грустно, скупо улыбнулся своему отражению. — Хорошая цитата, правда? — сказал он. — Чарльз Дадли Уорнер, старый ворчун, очень часто цитируемый. Друг Марка Твена. Ныне абсолютно забытый.

Отрезал еще клок, на сей раз с другой стороны, медленно и ровно чикая ножницами.

— Джордж, — сказала она, — иди сюда, сядь. Давай я.

Он передернул плечами. В каком бы ни был настроении, оно начинало развеиваться. Должно быть, думала она, его развеселила цитата: может назвать имя известного автора — лакомая мелочь. И радуется.

— Ладно, — сказал он, наконец. — Просто подровняй. Чуть-чуть по бокам.

И вот, несколько часов спустя они идут молча, Джордж Орсон держит ее за руку, пока они петляют по колее, проложенной колесами грузовика, еще вдавленной в землю, хоть ясно, что машина проехала давным-давно.

— Слушай, — сказал он наконец после долгого молчания. — Я просто хочу поблагодарить тебя за терпение. Потому что знаю, ты разочарована, а я кое о чем не могу рассказать. Как бы мне ни хотелось, есть кое-какие детали, в которых я сам еще не совсем разобрался.

Она ждала продолжения, но его не последовало. Он просто шел дальше, утешительно поглаживая пальцами ее руку.

— Детали? — переспросила она. Забыла солнечные очки, а он свои надел, поэтому она отчаянно щурилась в темные круглые отсвечивающие стекла, закрывшие его глаза. — Я не понимаю, о чем вообще идет речь, — сказала она.

— Знаю, — сказал он, горестно наклонив набок голову. — Знаю, звучит паршиво, мне искренне жаль. Знаю, ты нервничаешь, и не стану тебя упрекать, если просто… вещи соберешь и уедешь. То есть я благодарен, что еще не уехала. Поэтому хочу сказать, что высоко ценю твое доверие.

— М-м-м, — сказала Люси. Но не откликнулась. Никогда не верила расплывчатым обещаниям. Если, например, мать заводила с ней речи рассудительным, ласковым обнадеживающим тоном, Люси мигом впадала в ярость. У нее полным-полно причин для беспокойства, это очевидно! Смешно — они тут сидят две недели, а он еще не объяснил, чего добивается. Она имеет право знать. Откуда должны прийти деньги? Почему возникла «заминка»? В чем именно он старается «разобраться»? Если бы мать без всяких объяснений уволокла ее на край света, они бы постоянно скандалили.

Но Люси ничего не сказала.

Джордж Орсон ей не мать, и слава богу. Не хотелось бы, чтобы он видел ее глазами матери. Невоспитанной. Требовательной. Болтуньей. Всезнайкой. Незрелой. Нетерпеливой. Именно в этом среди многого прочего мать ее много лет упрекала.

Ей как раз вспомнились слова матери, когда он в конце дня вышел наконец из студии. Целыми днями она пересматривала надоевшие старые фильмы, читала книги, раскладывала пасьянс, бродила по дому и так далее, поэтому, когда он наконец появился, она изо всех сил старалась не проявлять раздражения.

— Приготовлю тебе изумительный ужин, — сказал Джордж Орсон. — Севиче[22] из трески. Тебе понравится.

И Люси на него оглянулась, оторвавшись от «Моей прекрасной леди», которую смотрела по второму разу, притворяясь полностью сосредоточенной. Будто не провела почти весь день в состоянии черной паники. Позволила ему наклониться, прижаться губами ко лбу.

— Ты моя единственная, — шепнул он.

Хотелось бы верить.

Даже сейчас, среди полной неопределенности, остаются его пальцы, сжимающие ладонь, случайное прикосновение плеча к плечу, его крепкое тело. Сфокусированное присутствие. Возможно, примитивное утешение, но для успокоения достаточно.

Еще есть вероятность, что он о ней позаботится. Возможно, приезд сюда с ним — не ошибка. Эта мысль искрой вспыхивает в сером суровом безграничном небе. Может, они еще вместе разбогатеют.

Она смотрела вниз на колею, тянущуюся сквозь кусты, прикрыв рукой глаза от ветра и пыли.

— Держи, — сказал Джордж Орсон, протягивая свои очки, и она их взяла.

«Девчонки, которые считают себя умней всех, — сказала ей однажды мать, — в конечном счете оказываются глупее всех».