Жду трамвая

Надя обернулась у самого края, и я тогда впервые испугался за неё. Я выставил руку, чтобы поймать, но она устояла сама и задорно рассмеялась. Засмотрелся. Даже несмотря на свой выпавший зуб, она, как назло, вдруг стала симпатичнее. В волосах блестело июльское солнце, мерцало золотом на прядях, замирало огоньками на длинных ресница и сыпалось с них искрами.

Так и стоял с вытянутой рукой, слушал её смех, отдалённое кваканье лягушек и стрекот кузнечиков. Она внезапно стала моим летом, моей первой любовью и самой жгучей ревностью.

Она тоже долго смотрела на меня, а потом разжала ладошку, в лежащей внутри конфетой. Для меня… За столом я стеснялся попросить одну, не мог взять сладость из стеклянной вазы сам, а когда предлагали, то вежливо отказывался. Я всё ещё чувствовал себя чужим. Этаким псом переростком, которого взяли не то из жалости, не то от собственного отчаяния, и только с Надей я не думал от таких глупостях. Принял подарок, прижал к груди, где застряло невысказанное спасибо.

Новый шаткий мир треснул, когда в нашу идиллию вдруг ворвались местные мальчишки. Надя радостно махала им, звала. Под их ногами проминались доски, а от воды расходились волны. Опрометчиво забытое чувство ненужности вернулось, я пятился к лестнице и с каким-то опустошением смотрел, как эта беззубая девчонка достаёт ещё конфет из карманов и раздаривает их другим. Всего за несколько секунд я приватизировал её доброту, решил, что она принадлежит только мне, а это оказалось простой вежливостью. Нельзя быть доброй ко всем, всё что ты делаешь обесценивается для того, кто посмел посчитать себя особенным. Я разозлился, решил отомстить, стать к тебе равнодушным и холодным. Тогда я ещё не догадывался, что в этом был мой страшный просчёт, потому что это глупой детской обидкой я лишь сильнее выделил тебя из всего мира. Ты была младше и умнее. Быстро поняла это, и стала тянуться ко мне с новой силой, искала моей дружбы и внимания, потому что они были нужны мне больше, чем тебе.

А я отталкивал тебя, пока однажды не сотворил непоправимое. Своими руками я погасил искры на твоих ресницах, забрал твой свет и доброту навсегда.

Тогда зима была особенно холодной и долгой, Надя, и для меня она всё никак не заканчивается… Теперь я жду, чтобы ты пришла и спасла меня из старого непрекращающегося кошмара.

Юра

— Хочешь мандаринку? — Надя быстрее меня управилась со своим салатом и теперь чистила кожуру. Она сделала надрез ногтем и теперь пыталась сделать на оранжевом боку узор.

— Не люблю, — признался своей гостье и вернулся к маринаду.

Она замерла, отделив первую дольку, и уставилась на меня, как на сумасшедшего.

— Как можно не любить их? Это же… Это же, — она прибавила голосу торжественности: — Мандарины!

— Ну вот так вот, — пожал плечами и пытался откинуть со лба челку, которая лезла в глаза.

Я не просто не люблю мандарины, меня тошнит от их запаха, цвета, щекочущего вкуса и аромата Нового года, который всегда ассоциируется с ними.

— А зачем мы их столько купили, — Надя кивнула на пакет.

— Это ты набрала, значит, любишь. Да и потом, какой же Новый год без мандаринов?

— Да уж, я этот встретила без них, — она помрачнела, глядя на одинокую дольку на своей ладони. — Точно не хочешь?

Подняла на меня нежный взгляд, как тогда на мостках. Только вместо конфеты вызывающий дрожь во всем моём теле фрукт. Не могу отказать. Не хочу отказывать, снова мечтаю ощутить себя хоть на мгновение кем-то особенным в её жизни. Не одним из, не названым братом, не женихом в шутку. Мне нужно это! Особое место в твоём сердце, особый взгляд. Только мой.

— Ну, если ты сама меня покормишь. Руки грязные, — показал ей перепачканные ладони, а затем наклонился, борясь с паникой. Сам же хотел исцелиться, почему так сильно боюсь простых мандаринов? Всё уже давно в прошлом. Та ночь, разрывающий лёгкие воздух и стонущий под ногами снег. Как же быстро бежал, Надя. Как же я боялся не успеть. А потом всё повторилось с трамваем. Я чуть с ума не сошёл второй раз. Если такое возможно…

Она перехватила дольку двумя пальцами и, не сводя с меня глаз, потянулась навстречу, коснулась моих губ. Мгновения. Тягучие, как карамель, обволакивающие мой страх, покрывающие его мелкими кристалликами сахара. Сладко… Зажмурился, когда сок растёкся по языку. Дышал ровнее, боролся. Но всё равно смог один, прижал к себе её, стараясь не запачкать грязными ладонями. Передавал ей свою дрожь, а она не отстранялась, и так же старалась не касаться меня липкими пальцами.

— Ты расскажешь мне, что с тобой стряслось, Юра? Почему я совсем тебя не помню, и почему ты так не любишь этот праздник.

— Не сегодня, — прошептал ей в макушку. Выторговал у вселенной ещё время для объятий. Молчали, дышали вместе.

— Хорошо, но тебе придётся ответить мне.

— Для этого я здесь, Надя. А теперь давай поставим курицу в духовку и вымоем уже руки?