Ждущий

Иногда он просыпался от пугающего, свистящего шепота зовущего его по имени, шепота раздававшегося прямо над ухом, от которого болела голова и пробегала дрожь брезгливости, но вновь проваливаясь в сон, он забывал обо всем.

Перелом произошел спустя несколько лет.

* * *

Открыл отец. Не здороваясь, Роман протопал в свою комнату и как был, в туфлях и куртке, завалился на кровать. "Да ты придурок и псих какой-то вдобавок!", – звучал в ушах рассерженный голос Игоря, возмужавшего и заматеревшего рекетера и коммерсанта. – «Я давно терпел твои идиотские выходки, но всему есть предел, в конце же концов!». Игорь уперся из принципа, когда Роман отказался спуститься в подвал и забрать оставленный в условленном месте килограммовый пакет "дури". И хотя это был не тот подвал, Роман наотрез отказался. Игорь взбесился и высказал все, что думал по этому поводу, Роман ответил. Ухватив, друг дружку за грудки, едва не подрались под испуганные взгляды пенсионеров, выгуливающих собак и детей. Затем Игорь вдруг остыл и отпустил Романа. Ссору замяли. Игорь сходил за пакетом. Поколесив остаток дня, удачно перепродали большую часть, закупили кое-что, и на ночь зависли у знакомых полушалавистых девчонок. О происшествии не обмолвились ни словом. Однако, глубокой ночью, когда все уже были сильно не в себе, Игоря понесло.

Компания умирала от смеха. Конечно, можно было обратить все в шутку, и продолжать, как ни в чем не бывало, – это Роман сообразил уже после, а тогда он озлобился. Они крепко поругались. На сей раз – окончательно. Роман смутно помнил, как с трудом сползал по лестнице, держась за перила, а Игорь продолжал ему что-то орать вслед с верхнего этажа.

Вспоминая, Роман ударял кулаком в стену и вполголоса матерился. Где-то по пути домой в нем выкристаллизовалось и окрепло решение. Обида, гордость, дурман – стали благодатной почвой.

– Сынок,– раздался знакомый голос,– не одолжишь в ночной киоск сбегать?

Оторванный от раздумьев Роман вытащил из нагрудного кармана несколько скомканных купюр и, не глядя, швырнул отцу. Итак, подумал он, сегодня же с этим гадством будет покончено, и стал неспешна собираться. Захватил фонарик, порывшись в карманах, извлек пачку сигарет, сунул в рот последнюю, но зажигать не стал, пачку смял и бросил за шкаф. На ее место положил кнопочный нож. Наконец, подумав, встал на колени и полез под кровать, где в пыли и разорванных обертках покоился заветный сверток. Побитый АК -хрен знает какой,– Роман не разбирался. Прикрутив пластырем к стволу фонарь, как видел по видику, Роман снял куртку и завернул в нее автомат. В процессе он представлял себя этаким героем «Командо», это помогало отвлечься и заряжало мрачной решимостью. Он просто жаждал кого-нибудь встретить там и отметелить как последнюю с.ку.

Закончив приготовления, он пошел на кухню, где уже сидел вернувшийся отец. В желтом свете пластмассового плафона он внезапно показался Роману страшно постаревшим и обрюзгшим. Был он небрит и колючая, седая щетина покрывала усталое, осунувшееся лицо, под глазами набухли мешки. Роман заметил испарину на лбу отца – с каждым годом все труднее делался ему подъем на четвертый этаж, и эти постоянные жалобы на боли в ногах и печени… Особенно с тех пор как умерла мать…

Отец ощутимо зависел от его, Романа, поддержки; со своей-то пенсией он мог пару раз сходить на рынок, а после – разве что лечь и помереть.

И чувство собственной значимости и превосходства, а может даже мести за все бесчисленные унижения детства, наполняло эйфорией каждую клеточку души, распирало грудь, давало ощутить себя независимым. Мужчиной. Вот как сейчас.

Налив себе из стоящей на столе бутылки полстакана залпом опрокинул в себя. Водка нещадно ободрала гортань. Роман подавился, и его едва не вывернуло наизнанку, на глазах выступили слезы.

– У, жадный старый хрыч, самую дешевую взял, дерьмо самопальное.

Отец промолчал, изучая сальные пятна на скатерти. Роман удовлетворено ухмыльнулся. В бытность свою он пробавлялся портвейном в парках, потом водкой из протекающих бумажных или пластиковых стаканчиков, а то и из горла – не шампанское, можно и перебиться – времена те безвозвратно канули, растворились в дымке "цивильных" пьянок, но вкус дрянного спиртного по-прежнему напоминал о школе, так и незаконченном институте…

Постепенно голова сделалась легче и невесомее. Роман намеренно предпочел спиртное более приятному и безбодунному кайфу от травки. Ему еще не удавалось напиться до белой горячки (он с презрением бросил взгляд на отца), а вот накурившись, можно было, сидя на собственном унитазе не понимать где находишься, и глупо смеяться журчанию воды в бачке. А по сему, такой вариант был не приемлем. Роман хотел раз и навсегда разобраться с проклятущим подвалом. Хлопнув еще, – «на дорожку",– он сгреб с тарелки последний огурец и затопал на выход, откусывая по пути соленую, сочную мякоть. В подвале он запустил недоеденным огурцом в стену, с удовольствием услышав смачный шлепок, и зажег фонарь.

Дверь.