Желание

И теперь слова были сказаны, и мы стояли обнявшись посреди этой глуши: отец и сын, сын и отец — две части одного целого, вдруг обернувшегося радостью.

Слезы на моих щеках превращались в лед.

Мы долго стояли на холодном ветру, под снегопадом, пока не услышали, как колокола пробили три четверти первого, а мы все стояли в снежной ночи, не говоря больше ни слова — все было сказано, — пока наконец не истек наш час.

И над всем белым миром часы, пробившие первый час этого рождественского утра, когда новорожденный Христос лежал на чистой соломе, возвестили конец того дара, что так быстро ускользнул из наших онемевших рук.

Мой отец держал меня в своих объятиях.

Последний звук колокола замер вдали.

Я почувствовал, как отец отступил от меня, но уже легко.

Его пальцы коснулись моей щеки.

Я услышал его удаляющиеся шаги по снегу.

Звук его шагов замер вместе с последним плачем внутри меня.

Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как он идет уже метрах в ста от меня. Он обернулся и махнул мне рукой.

Завеса снега опустилась над ним.

"Как смело, — подумал я, — идешь ты сейчас туда, старик, не жалуясь".

И зашагал в город.

Я выпил с Чарли, сидя у огня. Он посмотрел на мое лицо и поднял молчаливый тост за то, что прочел на нем.

Наверху меня ждала постель, похожая на огромный белый сугроб.

Снегопад за моим окном простирался на тысячу миль к северу, пять тысяч миль к востоку, две тысячи миль к западу и сотню миль к югу. Снег заметал все и вся. И две цепочки следов на окраине города: одна вела в город, другая терялась среди могил.

Я лежал в своей снежной постели и вспоминал лицо отца, когда он помахал мне рукой, а потом повернулся и пошел прочь.

Это было лицо самого молодого, самого счастливого человека, какого я когда-либо видел.

И тогда я уснул и перестал плакать.