Желание

Но леди Джейн отказывалась признавать, что провал с образованием ниспровергал ее собственную теорию. Напротив, вся эта история только подтверждала ее правоту. Было очевидно, что к семи годам у Матинны успели закрепиться некоторые черты характера, поэтому следовало оборвать все ниточки, ведущие к самому моменту ее рождения. Только так можно было добиться положительных перемен. И леди Джейн объявила мужу, что теперь совершенно необходимо создать особый мир, окружить девочку прекрасным. Ребенок должен дышать воздухом цивилизации, а не болотными испарениями.

Вовремя подоспел проект глиптотеки. Леди Джейн прикупила в долине Кенгуру, на северо-востоке от Хобарта, несколько сотен акров земли. Именно там она и собиралась возвести храм искусств, чтобы возродить к жизни эту унылую колонию. Она поделилась своими мыслями с сэром Джоном: это место, где будет возведен храм искусств, станет полезным для изучения естественной истории и продемонстрирует всем, что искусство в самом классическом его выражении, представленное гипсовыми репродукциями из Парижа в количестве двадцати четырех экспонатов, способно преобразить душу, преисполненную примитивных страстей, в новое качество, имя которому – просвещенный разум. Это было хорошим оправданием для леди Джейн, что не все еще потеряно с воспитанием Матинны, и одновременно позволяло осуществить новый проект.

Между тем Матинна, это скромное и милое создание, продолжала увиливать от уроков, заключив с Лазаретто молчаливый уговор, который вполне устраивал обоих: утро они посвящали играм, а потом она была предоставлена сама себе. Как-то пополудни сэр Джон и Монтегю отправились в парк, чтобы подышать свежим воздухом и обсудить проблемы с построением новой верфи. И вдруг сэр Джон увидел девочку-аборигенку в красном платье.

Когда Матинна появилась у них в доме, ее задарили нарядами всевозможных покроев и расцветок, но девочка любила только красный цвет, и особенно это красное платье леди Джейн из ее собственного детства. Его преподнесли Матинне на годовщину ее проживания в семье Франклинов. Тончайший шелк, короткий рукав, украшенный пуговицами, черный бархатный пояс с бантом, завышенная талия – этот свободный покрой вошел в моду после Французской революции, когда отвергались все аристократические, декадентские изыски.

Она была далеко – в самом конце главной аллеи: играла со своим попугаем, прыская на него воду из фонтана. Смешно переваливаясь и растопырив крылья, попугай топтался на бордюре, покачиваясь, словно старый пьяница. Птица ходила вразвалочку, а девочка танцевала свой странный танец, и временами казалось, что она парит в воздухе. Подойдя ближе, сэр Джон смог расслышать, что Матинна поет песню на своем диковинном языке, и это звучало как заклинание.

До этого дня он просто не замечал Матинну. Он знал только, что его жена загорается то одним проектом, то другим, а сам старался переносить ее бурную деятельность столь же стоически, как ветер или снег во время своих экспедиций. Но сегодня он вдруг прозрел. Когда они подошли уже совсем близко, сэр Джон рассмотрел ее глаза, про которые ходило столько разговоров. Самые большие, самые темные глаза в мире. В них можно было посмотреть, только заставив ее постоять на месте хоть минуточку, но сэр Джон и без этого понял, почему все так восхищаются Матинной. Эта маленькая хитрюга научилась кокетничать, хотя для нее это было как изучение повадок какого-нибудь очередного животного, повадок, которые преобразовывались ею в танец.

Мужчины продолжили прогулку, а сэр Джон понял, что сделал для себя открытие: эта девочка, если повторить вслед за Монтегю (тот с самого начала восхищался ею), была, наверное, самой прекрасной дикаркой из всех существующих на свете. И дело тут даже не во внешности – ее красоту нельзя было сравнить с красотой нубийки или левантийки: нет, сэр Джон был очарован другим. Тем, как она улыбалась.

Он так и сказал об этом леди Джейн во время ужина. Он сказал, что находит прекрасным и удивительным этот контраст и одновременно гармоничное слияние дикой красоты и европейского платья эпохи Просвещения. Но на самом деле его обезоружило в Матинне совсем другое: эта вспышка, эта улыбка-оскал. Да, улыбка-оскал, кружение красного шелка, бездонные глаза и танцующие ноги. Он словно очнулся от долгого сна.

Наступил день открытия глиптотеки. Леди Джейн оглянулась на дикие горы с затерянными в тумане снежными вершинами, а потом снова повернулась к построенному из песчаника греческому храму, за которым простиралась живописная долина, окаймленная лесом. И вдруг ей подумалось, что, может быть, когда-то давно тут резвился молодой Зевс, превращаясь то в быка, то в дикого козла, то в лебедя – чтобы обольстить богиню или очередную земную женщину. В этот самый момент возле храма появился кенгуру. Когда, каждым прыжком рисуя в воздухе дугу, то взмывая вверх, то опускаясь на землю, кенгуру поравнялся с коринфскими колоннами, поддерживавшими фасад храма, леди Джейн рассмеялась: надо же, вот и нафантазировала.