Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Или это «инерция Прато», испортившего карму однодневных челночных экскурсий, добирается на другой край моей нынешней ойкумены, чтобы уже окончательно доказать, что все поездки из Пизы какие-то ну совсем, что ли, сырые? Непропеченные, как и сама Пиза, замкнувшаяся в хламидах своей меланхолии…

Я забираюсь на крепостные стены и смотрю по сторонам. Вижу и принимаю центробежность Лукки как неизбежное.

Тосканские города и раскрашены в разный доминирующий цвет, и пахнут каждый по своему. Солнце в них садится по-разному (Пиза и Лукка равнинны, в них световой день чуть дольше, чем в Ареццо и в Сиене), значит, тени длиннее, а перепады температур (днем жарко, вечером же занимается неласковая прохлада, похожая на холодный пот) плавнее. Фортификации, обращенные в парк с неизменной центральной аллеей, приподнятой над дорогами и суетой, делают полезные круговые движения. Но очень уж разбросаны по этой небольшой стране церкви, соединенные навигатором в одно ожерелье.

Дальше темнеет, а вечером все города начинают казаться одним бесконечным пятьсот-веселым паровозиком, состоящим из остывающих стен. Площади в темноте заметны менее и похожи на провалы или остановки; церкви засыпают, так и не проснувшись (если ворота открыты и можно войти, это вовсе не значит, что они бодрствуют), ставни закрываются наглухо. Что остается тихому человеку, измученному внутренней жаждой?

Признать поражение.

Кафедральный собор Сан-Мартино

В Сан-Мартино все в первую очередь идут посмотреть мраморное надгробье Иларии дель Карретто в ризнице (ноги красавице греет исключительный мраморный мопс), но проходят мимо огромного, непонятно как здесь оказавшегося Тинторетто, потому что о нем не предупреждали.

Дуомо Лукки с выдающимся фасадом (рельефы Никколо Пизано и Гвидетто да Комо XIII века) построен позже колокольни, чем и объясняются асимметричные странности его лица.

Если не считать картин Гирландайо и Тинторетто130, скульптура в этом храме берет безоговорочный верх над живописью – по стенам и в боковых капеллах возле алтаря встают многофигурные надгробья, какие я видел, к примеру, в венецианском Сан-Заниполо или же во Фрари.

Мраморы, точно кондиционеры, веют таким вечным покоем, что начинают ныть зубы. Тот редкий случай, когда туристическая суета оказывается спасительной. Расцвет Лукки шел параллельно становлению Пизы – той самой «Осенью Средневековья», от которой уже почти ничего не осталось, впрочем, как и от последующего за ней Проторенессанса. Но что поделать, если эмансипация художественной жизни идет в параллель с экономикой: сначала корабли и торговля с Константинополем, а затем изобретение новых форматов.

Луккано-пизанскую школу, важнейшим открытием которой считается иконографический переход от «Христа торжествующего» к «Христу страдающему», когда на монументальных расписных крестах, украшающих алтари и капеллы, зачатки психологизации приходят на смену механистической риторике, ученые относят в основном к XI–XIII векам (и вплоть до последних последышей середины XIV). Школа эта, насыщаемая византийскими влияниями с поддувом невероятной какой-то силы, создавала предпосылки и почву, на которой выросли Чимабуэ, Дуччо и Джотто. Сама луккано-пизанская школа при этом мутировала во что-то окончательно золотое, сиенское, как будто бы ее никогда и не было вовсе.

Франческо Траини, последний большой художник из Пизы, возможно, принимавший участие в оформлении Кампосанто, кажется не учителем даже, но учеником Симоне Мартини.

Сан-Фредиано

В Сан-Фредиано с практически равеннским мозаичным фасадом, словно бы возвращающим меня на пару недель назад, я искал капеллу, расписанную Аспертини, однако она оказалась закрыта решеткой и темна, так что рассмотреть ее я не смог. Тем более что начиналась месса и священник начинал говорить в микрофон.

Первый раз вижу скамейки центрального нефа, полностью занятые прихожанами, обычно на службах присутствует не более десятка человек, а тут аншлаг – люди сидят на приставных стульчиках даже у стен. Нашел здесь небольшой барельеф из мастерской Луки делла Роббиа, тем и утешился.

Хотя теперь, когда вечером, вернувшись в Пизу, я делаю эту запись, мне кажется, что это было совсем в другой церкви, совсем пустой и невзрачной как снаружи, так и изнутри.

Скромный бенефис Липпи