Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Их, отсылающих к самым разным подготовительным жанрам (от карандашных скетчей до законченных многофигурных композиций сангиной), тоже какое-то преувеличенное количество, как монет, скульптур и всего остального. Херсту зачем-то важно, чтобы всего на выставке было много и еще чуть-чуть. Чтобы уже точно никто не ушел голодным. И чтобы при перемещении через Гранд-канал, ко второй части проекта, этот голод любопытства дополнительно нагуливался. «Руины немыслимого» в Пунта делла Догана начинаются с ощущения дорогого бутика или эксклюзивного магазина. Визионерская мощь Херста нарастает от помещения к помещению. Вместе с объемом выставочных залов.

Автор строит многоуровневую, многоэтажную (совсем как часть экспозиции в Грасси) выставку, способную увлечь любого человека.

На ней много детей – здесь они, окруженные игрушками самых разных масштабов, среди монстров и нестрашных чудовищ, чувствуют себя в развлекательном парке.

Для них здесь продолжается Хэллоуин, просто теперь разряженными оказываются не живые люди, но замершие (точно замерзшие, отмороженные) фигуры из пластика, бронзы и других стойких материалов.

Тем более что время от времени Херст вставляет в историю цивилизации, рассказываемой предметами, образы из масскульта – какого-нибудь Снупи, разбитого на манер античных скульптур, или Микки-Мауса, позолоченных трансформеров или кукол, любимых детьми многих поколений. С одной стороны, это работает на радость узнавания даже у самых малоопытных зрителей (детей), с другой – начинает прояснять общий замысел артиста.

Большинство артефактов так или иначе играют с образами и мотивами цивилизации. Например, громадный камень изображает календарь индейцев майя. Есть будды, египетские бюсты и фигуры животных из золота, масса экспонатов напрямую отсылает к греческим мифам. Есть также высказывания и по конкретным жанрам. Скажем, мнение Херста об особенностях ювелирного искусства или его реплики в сторону лежащих на дне средневековых надгробий.

Но изучение корабля (я бы даже сказал, ковчега), поднятого на берег, не знает, как постмодерн какой-нибудь, различий между высоким и низким, так как тонут и воскресают сразу все экспонаты. Важно, что их предъявляют следами «погибшей цивилизации», полностью ушедшей в прошлое, – это помогает взглянуть на наше время из какого-то дополнительного будущего.

Именно поэтому в зале рядом со священным жуком-скарабеем из золота и драгоценных металлов, реликвариями и единорогами стоят тела обезличенных манекенов, фиксирующих стандарты современных представлений о прекрасном. Нет ведь гарантии, что они тоже плыли вместе с прочими артистическими сокровищами, просто в другом трюме. А теперь, когда их извлекли из подводной толщи и показывают людям, наши современники не помнят (или не знают), какие функции выполняли те или иные объекты.

В любом музее сакральное и мирское так же перемешаны и даны не в утилитарном, но в кураторском смысле.

«Руины немыслимого» вроде бы как играют по правилам искусства, причем не только современного, но и классического – Херст демонстративно наследует сразу всей истории стилей, из которой выдергивает ниточки разных эпох.

Он, конечно, гений труда (экспликации говорят, что проект начат в 2008 году, и в голове не помещается, сколько Херст ваял на компьютере все эти многоголовые изображения), но и без подсказки ясно, что в одиночку такую махину, сублимирующую от и до коллекцию целого отдельного музея, не поднять даже самому выдающемуся гению всех времен и народов.

Херст подавал идеи и разработки, все прочее – начиная от 3D-моделей будущих скульптур до обработки поверхностей композициями из кораллов (каталог подсказывает, что кораллы настоящие, но слишком уж они правильно живописные, равномерно разнообразные) – усилия десятков, если не сотен людей, материализовавших первичный импульс.

Да только ж разве Микеланджело или Синьорелли (кто угодно) работали в гордом одиночестве? Разве они не использовали труд каменщиков и столяров? Разве не наряжали своих персонажей в современные одежды, чтобы сюжеты и конфликты, показанные на фресках и в гробницах, были понятны примерно так же, как комикс?

Это, разумеется, провокация: Херст все делает по правилам, но выворачивает привычные лекала наизнанку до такой степени, что другим, более тонким сюжетом интерпретации может оказаться, если захотеть, жесткая институциональная критика, рефлексия по поводу шоу-бизнеса да и всего общества потребления. Особенно если учитывать, на чьи деньги художник все это делал и где теперь все это показывает. Хотя, конечно, профессиональная метарефлексия гораздо важнее (да и интереснее) будет. Что и как должен делать современный автор, чтобы сравняться с мастерами прошлого?

Они ведь тоже хотели поражать и удивлять, сочетая ярмарочный балаган, кунсткамеру и самые что ни на есть горние да дерзновенные порывы. Так чем тогда современные художники хуже?

Не хуже, просто цели искусства изменились. Соответственно, зрительские задачи тоже. Титаны трудились не просто так, но решали важнейшие задачи своей современности.