Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Полы во Дворце дожей не запоминаются. На них глаз и природа отдыхают. Церковные интерьеры стремятся к тотальности охвата, тогда как светские дворцы останавливаются в своем оформлении на трехмерности, словно бы оставляя возможность выскользнуть из-под их гнета. Хотя бы и в темницу. Главное, чтобы под ногами толченое стекло не хрустело.

Я про то, что есть идеальные модели памятников истории, и они всегда разрушаются при соприкосновении с нашей реальностью. Оказываются другими, из-за чего сначала внутренне, а затем уже практически официально я готов описывать статус музейных экскурсий как «черновой», хотя и обязательный, незаменимый.

Нужна, однако, пострефлексия, собирающая разрозненные фрагменты в целое, вот как у Рескина, который архитектурные детали зарисовывал, чтобы получше ими проникнуться. Понятно же, что на выходе Рескин будет помнить свой рисунок, а не натуральную капитель.

Большое видится на расстоянии и только во вторую очередь, когда уже знаешь, к чему готовиться, а внутри заранее созданы мини-структуры для восприятия конкретных памятников – чтобы можно было поменьше обращать внимания на сам этот памятник, заслонившись от него заботой разума.

Рассвет на Сан-Марко

Венеция как остывшая чашка хорошего кофе. Из нее невозможно выгнать обыденность, да и зачем выгонять вообще что-либо где-либо, тем более здесь? Но рядом с великолепием, странностями архитектуры и общего устройства особенно заметен залатанный, окаменелый быт. Опрятный, не бедный, выстуженный какой-то, опустошенный, охочий до схем, погодных причуд и жизненных разочарований. Точно не по проулку идешь, но с женой разводишься.

Внутри неповторимых сочетаний, точно плесень, заводится ординарность – и это я не про однообразие улиц, или же про их дряхлость, или про то, что все уже произошло и осталась лишь внешняя оболочка (что тоже есть), но сугубо про свои внутренние дела, заражающиеся (заряжающиеся) вот этой утренней надсадой (по ощущениям, в Венеции почти всегда утро, даже если вечер), когда спал плохо, долго ворочался в каменной постели, не выспался и теперь, ни трезв, ни пьян, борешься с похмельем.

Венеция – похмельный город, и я опять не про восприятие ее контекста, но лишь пытаюсь собственную физиологию-отклик описать, полемически обостряющуюся на фоне кампо и церковных башен, зарешеченных окон, витрин.

Мне хорошо здесь без всяких «но», но это словно бы проблеск в болезни, не облегчение после того, как спала температура, а легкое забытье без озноба, который все еще помнишь, как «Отче наш».

Здесь не бывает выходных, воскресений, полноценного отдыха или забытья, в Венеции я всегда помню, где нахожусь и что последует дальше. Активный фон присутствует дрожью, так как жизнь – это дрожь. Венеция не город смерти или умирания, сюда приезжают жить насыщеннее, чем дома, слить избыток, выплеснуть потребность в расширении границ, сужающихся, подобно сосудам под воздействием сторонних веществ (климата, погоды, новостей), по возвращении.

Проект «Интуиция» Акселя Верворда в Палаццо Фортуни

Пятая (и, как говорят, последняя в цикле) выставка куратора Акселя Верворда точно борется с фотографическим восприятием, предлагая трудиться не фотокамерам (почти все палаццо погружено в полумрак), но глазам, мозгам и поэтическому опыту, помогающему зарифмовывать объекты из разных эпох, культурных пластов, стран и стилей.

Так мы ищем с ужасом точности в схожестях и в округе
Флаги не установлены жаль в местах явления силы

«Интуиция» сделана новомодным, постоянно завоевывающим новые и новые площадки методом «карамболя», как называлась этапная выставка Жан-Юбера Мартена весной 2016 года, где, кажется, впервые широко и эффектно применен принцип микста, смешивающего все со всем – древние примитивы и contemporary art, декоративно-прикладное искусство и разномастную живопись. Вот и «Интуиция» начинается с каменных баб, перемешанных с абстрактными рисунками и пространственными инсталляциями в эффектной подсветке.

Палаццо Фортуни и само по себе – роскошный выставочный экспонат с фактурными стенами, монументальными залами с традиционными венецианскими окнами и деревянными потолками, поэтому все усилия Верворда носят несколько интерьерный характер. Что, кстати, совсем не противоречит гению Мариано Фортуни, последнего хозяина дворца, декоратора и сценографа, создавшего в том числе формы знаменитых ламп, а также фасоны платьев (туник), восхищавших Пруста.