Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

Кемпер вплотную приблизился к своему идеальному представлению о преступлении, совершив убийство Синтии Шэлл — его последней жертвы из числа студенток. Застрелив девушку, он загрузил ее тело в багажник и отвез домой, в квартиру матери. На ночь он оставил тело в стенном шкафу своей комнаты, а на следующий день расчленил его в ванне, пока мать была на работе. Отрезанную голову он захоронил на заднем дворе лицом к окну своей спальни. «Иногда по ночам я разговаривал с ней, говорил всякие нежности, словно подружке или жене».

Уверенность и умелость Кемпера росли с каждым новым убийством. Сам он бесконечно восхищался своими методами и романтизировал и своих жертв, и сам процесс. «Это как наблюдать за восхитительными порхающими бабочками — ты хочешь ее поймать, чтобы разглядеть поближе, и понимаешь, что, когда сделаешь это, раздавишь и она станет неживой. Пусть уже и не настолько прекрасная, но все равно она будет у тебя. Вот почему я преодолевал это омерзение, типа нельзя путаться с мертвыми. Это отвратительно. Это богомерзко и все такое».

Весной 1973 года, после двухмесячного перерыва, Кемпер завершил серию своих преступлений убийством собственной матери и ее подруги Салли Хэллетт. В ту пятницу пьяная Клэрнелл вернулась домой с вечеринки и устроила грохот, разбудив сына. Когда парень пришел проверить, в чем дело, она сказала: «Ага, теперь ты, наверное, захочешь, чтобы я с тобой тут ночь напролет сидела и лясы точила?» Кемпер взглянул на нее и сказал: «Нет, спокойной ночи». Он уже осознал, что будет дальше. Как только мать уснула, он проник в ее спальню и забил насмерть гвоздодером. Затем отрезал ее голову и на протяжении нескольких часов насиловал труп. Совершив с головой матери акт орального секса, он накричал на нее, а потом использовал в качестве мишени для игры в дартс.

На записи было слышны его всхлипывания, когда он рассказывал об этих подробностях. Но это меня не тронуло. Как обычно, Кемпер думал только о себе. «Я вышел из моей матери, а потом в приступе ярости вернулся в нее», — сказал он.

* * *

При всей их омерзительности, акты расчленения и некрофилии были довольно обычным делом для серийных убийц. Я уже была наслышана о таких подробностях, но случай Кемпера отличался от всех остальных. Он обезображивал тела своих жертв легко и непринужденно. А потом рассказывал об этом как о каком-то священнодействии. «Еще свободнее ведут себя с трупами только гробовщики и патологоанатомы, которые занимаются ими многие годы. Я-то насмотрелся таких мерзостей, от которых любого гребаного патологоанатома наизнанку вывернуло бы. И это никакой не садизм. Просто на определенном уровне одна фантазия приедается, и тогда ты идешь дальше — к другой, углубляешься, дичи становится еще больше. Год за годом, пока дело не примет такой оборот, когда на тебя даже самые ужасные фантазии не действуют».

Вывод был очевиден. Убийство не было главным для Кемпера. Для него важным было расчленение. Он коммуницировал с другими людьми, лишь разрывая в клочья их тела. Это выглядело шокирующим и противоестественным, но вполне объяснимым в случае такого социопата, как Кемпер, с его дефицитом эмпатии, потребностью в доминировании и неспособностью поддерживать эмоциональные связи с окружающими. Наиболее примечательной в этом плане была его одержимость сохранением голов жертв, которые он использовал как в ритуальных целях, так и в качестве средства продления своих фантазий. В распоряжении ФБР была аудиозапись показаний Кемпера на суде, в ходе которых он пояснил свои действия:

— Мне нужно было расчленить ее труп побыстрее, потому что у нее в голове была пуля. И еще мне не хотелось проблем с запахом, или, как вы это называете, разложением. Я зачистил голову, убрал волосы, скальп, ткани лица и шеи и любую плоть, какую мог.

— И захоронили это вместе с головой, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал детектив Микки Алуффи, который вел следствие по делу Кемпера.

— Да, прямо под ней. Я знал, что это исчезнет в первую очередь, но не хотел, чтобы оно оставалось на черепе. Я хотел, чтобы вся черепная область разложилась побыстрее, все, что было на нем и внутри. Но волосы и скальп я туда не положил. Только лицевые ткани.

— А что вы сделали с волосами и скальпом?

— Срезал со скальпа волосы и выбросил в мусорку на автозаправке. А скальп порезал на мелкие кусочки и слил в унитаз, думал, так их никогда не найдут.

Этот приземленное безучастное повествование о чудовищном изуверстве, рассказываемое таким тоном, будто автомеханик описывает процесс разборки автомобиля на запчасти, наглядно свидетельствовало о деловитости, с которой Кемпер подходил к насилию.

Его жертвы были не более чем чистыми холстами, на которых следовало изобразить зверства, вырвавшиеся из его сознания.