Желание верить

Несколько раз он звонил домой и говорил Саре, что пишет книгу. Она говорила, что ждет его. Донахью кивал, не возражая этой взаимной лжи. Кивал, сжимая в кармане рукоять купленного револьвера. Вот только бы знать, зачем он его купил. Донахью даже не помнил, как купил. Просто проснулся однажды утром с сильным похмельем, чернокожей девушкой в кровати и револьвером под подушкой. Девушка проснулась, увидела оружие в руках Донахью и испуганно открыла рот, собираясь закричать.

– Это твое? – спросил ее Донахью.

Она покачала головой.

– Значит, мое.

Он сунул револьвер под подушку и начал одеваться. Девушка соскочила с кровати и выбежала из номера раньше, чем Донахью успел натянуть штаны. Он закурил, сделал себе выпить и, подойдя к открытому окну, стал смотреть, как женщины на пляже играют в волейбол.

4

Жустин. Она появилась как-то внезапно. Молодая и необычайно гибкая. С копной ярко-рыжих волос и французским акцентом. Она была младше Донахью почти вдвое, но он не особенно думал об этом. Особенно в первую ночь. Да он вообще не помнил, как познакомился с ней. Не помнил так же, как не помнил, как и где купил свой револьвер.

– Так и чем ты занимаешься? – спросила она, когда наступило утро.

– Здесь или вообще? – спросил Донахью, делая два стакана с коктейлем. – Если здесь, то пью, если вообще, то… – он посмотрел на Жустин и честно признался, что когда-то был писателем.

– Как это был?! – оживилась она.

Они спорили какое-то время, затем занялись любовью, снова поспорили, заказали обед в номер, выпили и опять занялись любовью.

5

Идея. Она пришла внезапно. Донахью закурил, обернулся, посмотрел на Жустин и начал рассказывать, импровизируя на ходу. Он был сыт, пьян и полностью сексуально удовлетворен.

– Интересная мысль, – сказала Жустин. – Сырая, но интересная.

– Да, – согласился Донахью. – Только жаль, что всего лишь мысль.

– Что это значит?

– Это значит, что я не станут об этом писать.

– Почему?

– Потому что не стану и все, – он сделал себе выпить.

Какое-то время они молчали.

– Хочешь, я буду писать вместо тебя? – неожиданно предложила Жустин.

Донахью рассмеялся.

– Я серьезно, – сказала Жустин.

– Да что ты понимаешь в этом?

– Я читала твои книги.

– Вот как? И что? Теперь ты думаешь, что можешь писать, как я?

– Немного. У тебя простой стиль. Я смогу его скопировать, а остальное подскажешь мне ты. Ты ведь знаешь, с чего начать? Знаешь. Расскажи, как ты это видишь, а я запишу…

6

Донахью все еще смотрел на это, как на шутку. Первую неделю, вторую, третью… Как на затянувшуюся шутку, в которую он начинал неосознанно верить. Даже снял другой номер, чтобы Жустин могла работать в отдельной комнате, пока он пьет и развлекается с женщинами, имен которых утром не сможет вспомнить. Лишь слышно, как стучит в соседней комнате печатная машинка, которую он купил в местном ломбарде. Некоторым женщинам становилось интересно, и они спрашивали у Донахью о Жустин. Он говорил им, что она его сестра. Говорил то, что хотела от него сама Жустин. Она не ревновала его. Ей было плевать. «Наверное, просто чокнутая!» – думал Донахью, но если это действительно было так, то ему нравилось это безумие. Нравилось настолько, что на второй месяц их знакомства он уже начал бояться, что однажды придет, а Жустин не будет в его номере. Она уйдет куда-нибудь, забыв о нем. Уйдет к другому. К более молодому, более желанному.

7

Этот страх заставлял Донахью все больше и больше пить. Шутка стала реальностью, а реальность вдруг превратилась в самое желанное безумие.

– Кто ты такая, черт возьми?! – хотел спросил Донахью Жустин, но не спрашивал, не решался, не осмеливался, лишь робко заглядывал в ее комнату и извинялся, что снова пьян.

– Это не важно, – говорила она, затем осторожно спрашивала, есть ли у него новые идеи.

– Есть! – радостно заявлял Донахью и, осторожно садясь на стул, выкладывал все, что накопилось в его голове за день.

Жустин слушала, кивала, смотрела куда-то вдаль, в пустоту. «А у нее чертовски хорошая память!» – думал Донахью, не без тени светлой зависти, хотя в молодости у него, возможно, была такая же хорошая память. Да может даже и сейчас все еще была, вот только он сам уже перестал в это верить.

– Это все? – спрашивала его Жустин, когда он смолкал дольше, чем на пять минут.

Донахью мялся, стеснялся, словно ученик, который не выучил урок. Злился на себя, злился на женщину, с которой провел слишком много времени, на выпивку, которая затуманила разум, лишила его остроты, на весь мир, за то, что он такой шумный…

– Тогда уходи, – говорила ему Жустин. – Или проспись… или выпей еще и найди женщину получше той, что приводил вчера.

8