Желания требуют жертв

От неловкости она не старалась быть обольстительной, у неё не было на это сил, напротив, сейчас Ася выглядела очень уставшей, посеревшей, задёрганной жизнью, и даже как будто больной, и Сержу стало совестно, что он заставляет страдать женщину, что он уже две или даже три недели, пользуясь всевозможными предлогами, пытается избежать обязанностей любовника.

— Ладно, ладно, я не то сказал. Извини, Ась. Я тебе сегодня вечером позвоню. Честное слово. И обязательно заеду. Ну, я побегу, Ася Николаевна, а то неудобно, ребята ждут.

Он торопливо ушёл, она посмотрела ему вслед с мрачной недоверчивостью и опустила на глаза тяжёлые веки. Его молодость и красота, его мужественность, перемешенная с остатками детскости, делали его недоступным и причиняли ей боль. Он опять поставил её в режим невыносимого ожидания. Позвоню. Позвоню. Нет-нет, это не он её поставил, не следует лукавить, это не он ей навязывается, это она сама вынудила его воспользоваться листом ожидания. Разница в возрасте, разница во времени. Презрение ко времени хорошо только на словах, ещё оно хорошо в музыке, в танце — да, на сцене и в сорок лет можно, сколько хочешь, девочек танцевать. А в жизни… Как долго она сможет выносить это пренебрежение? Пренебрежение. Как правило, мужчины пренебрегают именно теми нетребовательными женщинами, которые сами же им навязываются, так что жаловаться особенно не приходится. Кажется, круг замкнулся. На сколько у неё хватить выдержки, чтобы внешне казаться нетребовательной, всем довольной женщиной? Да, она всегда боялась болезненного женского смирения в отношениях с мужчинами, даже с очень молодым любовником. Неважно.

С детства, с самого детства Ася терпеть не могла нелепую, ненужную, бессмысленную покорность андерсеновской русалочки. Эта трогательная история любви никогда не приводила её в восторг. Любовь даётся людям для жизни, а не для смерти. Впрочем, в юности все девчонки жаждут принести себя в жертву ради единственной вечной любви и даже гордятся своими переломанными шеями. А чуть позже выясняется, что единственная и вечная может неоднократно и неожиданно повторяться много раз. Асе Петровской всегда больше нравился образ лукавой и хитрой итальянки Мирандолины, ловко перебирающей мужчин, словно чётки между пальцев. Когда- то она и сама пыталась быть такой, но те времена давно прошли, забылись, почти стёрлись из памяти, отошли куда-то в мир иной. И теперь вот ей, хоть она и не русалочка, приходится терпеть чёрт знает что. Разница в возрасте… Лет двадцать назад ей, конечно, не пришлось бы прятаться за колонну, краснеть, бледнеть и раздражаться на его юношескую беззаботность. Да, он беззаботен, он юн и ни за что не отвечает, в этом вся его вина. Её, взрослую женщину, подобное не должно выводить из себя. Не должно, но выводит. Лет двадцать назад она бы, не задумываясь, подошла к нему, поцеловала бы его в щёку при всех, не стесняясь, не борясь с искушением просто постоять рядом. Сейчас она бы многое отдала за это. От таких мыслей в Асе шевельнулась жалость к себе, но только жалость эта была вперемешку с чувством презрения — за собственную слабость, за отказ от принятия решения, за выученную женскую беспомощность, за упоение любовными горестями, чёрт бы их побрал. Если бы она умела плакать, то непременно бы всплакнула, но она давно разучилась, и сейчас ничего не оставалось, как твёрдо дать себе обещание по возможности в самое ближайшее время избавиться от подобных трагических красок.

VI