Желания

— Командор сейчас в Париже, — продолжал Дрогон. — Вернулся специально ради спектакля Констанции. А если он вас пугает, отправляйтесь поприветствовать мадам Ван Браак. Она тоже здесь со своим престарелым любовником. Этот профессор без ума от оперы. Да вы и сами, вероятно, об этом знаете. Спросите у этого Корнелла, задайте свои вопросы Рут. И попытайтесь объяснить им, почему вы от нее уехали.

Тренди был потрясен. Командор был здесь и Рут тоже. А Юдит? Придет ли она этим вечером в Оперу? Он решил поскорее уйти.

— Мадам Ван Браак прекрасно известно, почему я от нее уехал.

— Мы еще поговорим об этом. У вас усталый вид, мой юный друг. Возвращайтесь через две недели с предварительными заключениями. Но на этот раз я не потерплю ни малейших уверток. Либо ваша диссертация, либо конец…

— В любом случае — конец.

— Не начинайте опять этот вздор! Я хотел сказать «конец вашей карьеры». И тогда вам придется вернуться к своим лужам, изучать креветок. Или писать диссертацию о кораблекрушении Христофора Колумба…

И поскольку Дрогон уже собирался выходить, он позволил себе последний приступ тщеславия.

— Ах! Этот кабинет, — вздохнул он, поправляя белый халат. — Не забудьте, Флоримон, у меня есть дубликаты ваших записей. Ну же, займитесь делом, оставьте свои глупости, увидите, я назначу вас руководителем лаборатории, а когда-нибудь вы наследуете мне…

Как и всякий раз, когда Дрогон вспоминал о своих планах, его невозможно было остановить. Тренди решил не прощаться с ним. Преследуемый голосом Дрогона, он спустился по лестнице. Дверь захлопнулась, и наконец-то наступила тишина.

Выйдя на улицу, Тренди захотелось в последний раз осмотреть музей и особенно длинные галереи, в которых на протяжении десятков лет, словно в огромном Ноевом ковчеге, стояли скелеты и чучела самых разнообразных животных. Он постоял там немного. Никого не было. Тусклый свет падал на разбитую витрину. На протяжении многих лет в устаревшем устройстве музея ничего не менялось; да, пожалуй, и невозможно было ничего изменить, не рискуя потерять каких-нибудь динозавров или китов. Словно заблудившись в этом длинном проходе, напрасно пытались подняться забытые всеми массивные скелеты чудовищ. Рядом в витринах лежали сотни окаменелостей, хрупких хрящей, ужасающих, заостренных, словно резаки, зубов некоторых морских созданий, пришедших из времен еще более древних, когда мир был нем, жесток и беспамятен — эпохи абсолютной власти рыб.

Тренди вышел из музея. Его лаборатория была совсем рядом, в нескольких лестничных пролетах, но у него не было желания заходить туда, даже на несколько мгновений. При входе в музей он встретил сонных смотрителей, но те его не узнали. Они собирались закрывать музей. И вдруг у Тренди возникла мысль, как победить профессора. Пусть весь мир прекратит свое существование — Дрогон не получит его записи. Пора положить этому конец. И Тренди сделает это, потому что у него есть ключ от музея. Ключ появился у него давным-давно, чтобы он мог приходить, когда угодно, даже ночью, если его посетит вдохновение. «Исключительная честь, — сказал тогда Дрогон, — означающая, что я признаю вас лучшим из своих жеребят». По прошествии времени он, разумеется, позабыл об этом. Ключ — Тренди был уверен — открывал все двери в музее. Даже шкафы с записями за деревянными панелями в кабинете Дрогона.

Тренди похлопал по карману. Связка ключей была там. В ней были ключи от квартиры, ключи от «Светозарной» и драгоценная отмычка от музея. На мгновение Тренди остановился, чтобы еще раз все взвесить. Смотрители бросили на него удивленный взгляд и вернулись к своим делам. Сейчас он ничего не сможет сделать, следует дождаться ночи, благоприятного момента, когда он будет уверен в том, что Дрогона нет в музее. Тренди решил, что приведет свой план в исполнение сегодня вечером, после выступления Констанции. И ему еще больше захотелось, чтобы премьера закончилась триумфом.

Когда он покинул Ботанический сад, у него начался приступ гомерического хохота. И не потому, что он замыслил что-то против Дрогона. Дело было в тех картонках по стилю, о которых ему с гордостью рассказал профессор. Оказывается, знаменитый Дрогон элегантностью своих публикаций был обязан коллекции редких, неожиданных, хитроумных или витиеватых выражений. Вероятно, согласно своему методу натуралиста, он сперва всесторонне изучал новые мысли, давал им названия, а потом распределял и классифицировал. Препарированная муза… Скорее всего, на этот раз он никому не доверил столь трудную задачу.

Тренди быстро прошел через парк. Было еще светло, но поднялся ветер, сдувавший снег в небольшие сугробы. Сумерки окрасили Сену в розоватый цвет. Тренди все продолжал смеяться, он понимал теперь, почему смех и зло живут в таком согласии. То, что он задумал против Дрогона, было своего рода преступлением, потому что он продолжал любить профессора. Но все равно решил его наказать.