Желанная

Она вполне могла понять выбор Оливии. Гарри был рискованным человеком – всегда в нем это было, – а ей хотелось стабильности, надежности и спокойствия. А может, Оливия сама была такого склада, что ей нужен был тот, кого она могла сделать своим рабом.

Едва ли Гарри подходил на эту роль.

Поэтому она приняла предложение Вернье Ратледжа, который, как и Гарри, в качестве жениха был малоперспективной партией. Но семья Оливии была не из бедных, и девушка получила в приданое столько средств, что их хватило на покупку изрядного участка земли, впоследствии получившего название Бонтер.

Об этом она знала от отца, когда была еще ребенком. Гарри всегда отзывался о Вернье как о человеке малодостойным. Уже тогда Дейн понимала, что отец считает его своим злейшим врагом.

Гарри рассчитывал на брак с Оливией и, соответственно, на все то имущество, которое могла дать за нее семья.

Так ли это? Стал бы он предлагать руку женщине, рассчитывая только на ее деньги? Как он рассчитывал на то, что отдаст замуж Дейн ради «приобретения» Найрин? Вложение, способное восполнить уходящую с возрастом мужскую силу?

Что он мог чувствовать, когда Оливия отказала ему, приняв предложение его ненавистного соперника?

Желание убить? Отомстить? Или просто обиду из-за предательства? Завидовал ли он Вернье потому, что тот получил доступ ко всему тому, на что рассчитывал Темплтон?

Достаточно ли сильно завидовал, чтобы посредством коварства и вероломства получить начальный капитал? Был ли он настолько испорчен, чтобы использовать в своих целях существо бесправное и безответное – служанку-рабыню?

Дейн впервые в жизни поняла, что такое «болит сердце».

Перед ее глазами разворачивалась пьеса, но только роль главного злодея в ней играл ее собственный отец. Отец и безграмотная рабыня – положившаяся на него, понадеявшаяся, вручившая ему свою судьбу.

И только из-за этого, из-за того, что Селия, возможно – всего лишь возможно, – была достаточно сообразительна для того, чтобы не ввериться ее отцу целиком, только из-за этого Флинт Ратледж побил Клея, и, шантажируя Гарри, который находился в безвыходной ситуации, взял Дейн в жены.

А ее отец сказал, что это глупые бредни, и даже подвигнул ее на то, чтобы она потребовала от Флинта правды. Он просто был уверен, что Флинт этого не сделает.

Душка Флинт – куда более коварный и расчетливый, чем Гарри, – ждал своего часа. Теперь она готова была биться об заклад, что это так.

Итак, Монтелет теперь принадлежал ей – наполовину ей, – в то время как она могла ожидать, что все имение будет положено на голые колени Найрин, а в довесок ей достался коварный муж и легенда о пропавших драгоценностях, которые могли быть украдены не кем иным, как ее отцом. И успокоить уязвленную гордость и попранную честь ей было нечем.

Лидия приехала на следующее утро. Оливия заметила облако пыли, которое поднимала карета, задолго до того, как экипаж завернул на дорогу, ведущую непосредственно к парадному подъезду. Веранда верхнего этажа, где она этим утром, как обычно, пила чай, была удобным наблюдательным пунктом.

– Проклятие, – пробормотала она, отставляя тонкую фарфоровую чашку. – Проклятие!

Она встала и подошла к перилам. Экипаж остановился у входа.

Конечно же, это приехала Лидия! С вечно недовольным лицом и худая как щепка. Увы, модный гардероб не добавлял прелести ни ее внешности, ни ее характеру.

Лидия остановилась на верхней ступеньке и посмотрела в лицо матери, отметив и ее усталый вид, и неодобрительное выражение лица.

– Здравствуйте, мама, – сказала она и лишь после этого позволила кучеру помочь ей спуститься. Она помахала конюху, и тот немедленно вышел из конюшни, чтобы занести в дом багаж.

К этому времени Оливия успела спуститься на нижнюю веранду.

– Здравствуй, Лидия, дорогая!

Что еще она могла сказать? Лидия была ее дочерью, хотя она, как это ни противоестественно, никогда ее не любила.

– Мы не виделись, похоже, целую вечность, – бодрым голосом сказала девушка, – а теперь, кажется, вся семья в сборе: Клей, я знаю, дома, и мой таинственный братец вернулся. Кстати, сколько мне было, когда он исчез?

– Ты была совсем маленькой, так что не можешь его помнить, – сказала Оливия. «И страдать», – добавила она про себя. Бог видит, как она страдала, как плакала.

А теперь создавалось впечатление, словно он и не уезжал никуда, а Клей и Лидия были ей чужими, а ведь когда-то они были куда ближе ей, чем Флинт.

– Заходи, твоя комната готова. Тебе захочется освежиться прежде, чем ты встретишься с Флинтом и его женой.

– Нет, с ними мне встречаться не так уж и хочется. Я хочу увидеть Питера.

Оливия тяжко вздохнула.

– Питера? Сейчас?

– Я ждала годы, – запальчиво возразила Лидия. – И домой я только ради него приехала. Мне нет дела до мерзкого старого Флинта и его тупой старой жены.

– Он женат на сестре Питера, – как бы невзначай сообщила Оливия, получив извращенное удовольствие от того, как тонкие губы Лидии, вечно поджатые, сложились в форме кольца.

– О!