Желанная

– Что, если бы мы могли рассчитывать на более богатый урожай Бонтера? Что, если бы у нас была возможность хотя бы частично рассчитаться с долгами и подняться в глазах жителей Сент-Фоя?

– Мы уже говорили об этом, мама. Это невозможно.

– Очень интересно, Клей. А я говорила кое с кем, и мне сказали, что это возможно.

– Чепуха, – резко бросил Клей. – В округе не найдется ни одного человека, у которого нашлись бы время и силы, чтобы присматривать за еще одной плантацией.

– О, но мой гость...

– Кто этот придурок? – Клей устал от дурацкой игры в кошки-мышки.

– Это я, – произнес ровный голос у Клея за спиной.

Обернувшись, Клей увидел то, что до сих пор могло ему привидеться лишь в кошмарах: его старший брат, во плоти, который удрал, бросив их, и который вдруг объявился здесь, словно библейский патриарх, лишь для того, чтобы потребовать причитающееся ему наследство.

– Или я уйду, или пусть уходит он.

Клей выдвинул свой ультиматум вполне расчетливо. Он знал, что Оливия не переживет потери младшего сына. Она всегда обожала младшего, а для старшего на протяжении тех двадцати лет, что они жили без него, у нее не находилось ни единого теплого слова, лишь уничижения и упреки.

Предательство Флинта едва не сломило ее: она рассчитывала на то, что он сможет как-то усмирить отца. Что же касается Клея, то она с самого начала знала, что тот ничем не лучше Всрнье и ничего путного из него не выйдет.

Но Клей знал и то, что обладал тем же обаянием, тем же притягательным, непринужденным шармом, что и отец. Никто не мог устоять перед его мальчишеским обаянием, и много лет этот унаследованный от отца шарм был главной опорой в его жизни. До Бонтера ему не было дела, как и папаше. Лишь бы на жизнь хватало.

И вот на склоне лет старая ведьма решила-таки внять голосу рассудка и провернуть дело в пользу старшего братца?

Никогда!

Он уедет. Он продаст Оринду и покажет старой карге, кто тут главный.

Он знал, что Оливия все читает у него на лице, и открыто и дерзко насмехался над ее тупостью. Она ни за что не позволила бы ему продать Оринду. Клей видел, как она потемнела лицом, и это убедило его в правильности сделанного выбора.

Она вдруг так постарела, так осунулась. Хотел бы он, чтобы Лидия была здесь. Вот она бы посмотрела, как он сумел одержать победу над матерью. Пусть бы посмотрела, как он зажал Оливию в угол, как пригнуло ее к земле решение, которое она вынуждена принять.

Оливия знала, что Клей не пойдет на попятную. Он сделал свой выбор. Так что она могла бы просто сказать узурпатору, что ему здесь не рады и что он, Клей, будет управлять Бонтером, как это было раньше.

– Ну что же, – с трудом выдавила из себя Оливия.

Клей готов был выдавить из нее всю жизнь до капли, и ему было плевать на то, что он делает.

Беззаботный непосредственный Клей, всегда полагавшийся на то, что считал неизменным. Никогда не задумывавшийся над последствиями. Он, что всегда смотрел на нее как на бездонный источник денег, в водах которого его корабль никогда не сядет на мель, поскольку, когда все деньги иссякнут, ни ее, ни его уже не будет в живых.

Клей никогда ничего не понимал. Она это видела с беспощадной ясностью и при этом испытывала непростительное желание оставить все как есть.

– Ну что же, – повторила Оливия, слишком хорошо зная, что за этим последует, – сердцем и душой ты всегда стремился в Новый Орлеан, Клей. Думаю, тебе понравится жить там постоянно.

– Думаю, понравится, – холодно ответил сын, встречаясь с матерью взглядом, – как только я обустроюсь там как полагается. Думаю, ты поняла, что я имею в виду, мама.

– Я в самом деле понимаю, – сказала она. Она и представить не могла, как это будет больно. – Я понимаю и то, что у меня хватило глупости передать тебе документ на право собственности. Теперь ты поступишь с ним по своему усмотрению.

– Мама, – начал было Клей, но вовремя остановился. Он не станет ее ни о чем умолять. Он не станет... Но в какой-то миг, словно озаренный молнией, он увидел все, что теряет, заняв столь упрямую позицию: власть, ошеломляющую власть, что он имел здесь. Власть над жизнями многих, позволяющая ему поступать как заблагорассудится. В Новом Орлеане такого не будет. Если только он не согласится платить за удовольствие.

Но почему бы нет?

Клей гордо поднял голову. Пусть этот ублюдок, его братец, поставит имение на ноги, заставит его давать доход, вытянет из него все, что можно, а там... Всякое случается в жизни. А тем временем можно продать Оринду, и, быть может, настроение у него изменится к лучшему.

А если нет?

Так всегда под рукой есть эта вечно скулящая Дейн Темплтон: там денег немерено, и он готов жениться, чтобы присвоить их. Надо лишь, чтобы Гарри согласился их ему дать.

А если и тут ничего не выйдет... Ладно, об этом можно подумать позже. Не думает же Дейн, что отец ее будет жить вечно...