Желанная герцогиня (СИ)

— Если хотите увидеть сына, дайте мне клятвы неразглашения всего, что увидите и узнаете на моих землях и о непричинении вреда всем, находящимся в герцогстве Моррисон. В противном случае, на мои земли вы не войдете. — Жестко добавила, пока птица меня разглядывала.

Я рисковала, и сильно. Потому что он мог развернуться, улететь в столицу, доложить о странных землях, а особенно об очень странной герцогине, которая неведомо каким образом перемещается в пространстве, парит над землей, и при этом совершенно уверена в том, что может дать отпор сильному и обученному магу. Но выбора не было. Меня и так раскроют, не мой король, так соседний сообразит кто и куда утащил его жену. И я действительно уверена в том, что смогу закрыть свои территории от чужого глаза, и не позволить никому ступить на мою землю. Уверена. Пусть и сил на это уйдет немеряно.

— Что вы решили, Ваша светлость?

* * *

Граница с Нармадом

Морф мчался прочь. Маленькое сердце заполошно билось в груди. Тело помнило боль, страх накрывал волной, запах гари, дыма преследовал его всю дорогу, что он бежал прочь без разбора и без оглядки. Он все еще не помнил ни кто он, ни где, ни что с ним случилось. Но вместе с тем, пусть и слабо, мог отделить себя от животной сути. Пусть и не физически… Внутри морфа только зрело ощущение, что теперь все будет хорошо. Что нужно только набраться сил. Хорошенько спрятаться от любых угроз, переждать, и там…

А что там будет дальше он не знал.

Он бежал прочь, полностью отдаваясь инстинктам грызуна, который намеренно не забивался в щели встречающихся на пути домов, искал лес… Сколько продлился этот бег морф сказать не мог. Иногда он что-то грыз по пути, иногда останавливался, чтобы полизать иней, иногда прятался от сильных порывов ветра под соломой, в которую превратилась трава…

И боль, она никуда не исчезла. Тело мышонка, в котором он сейчас пребывал, было истерзано, измучено, несмотря на то что внешних повреждений не имелось. Он сам был сплошным комком боли, сосредоточием ужаса, который и гнал его прочь с этой земли. И он не сопротивлялся, бежал… Долго… Сбивая лапы в кровь… Словно бы вел кто-то, словно незримый кто-то помогал. Отводил беду, придавал сил и обещал отдых.

Он слабо помнил, как оказался у озера… Не близко, нет, он просто чуял спокойную водную гладь, ее запах… Чуял смешавшиеся с прелой листвой, мерзлой землей запахи зверья. Более крупного, чем он сам… Как он очутился в заячьей норе морф ответить тоже бы не смог. Но свое спасение он нашел именно там. И спасение, и спокойствие. И сон, в который он погрузился надолго. Погрузился, не заметив, как его объяла могущественная сила, божественная энергия…

Ему снились люди, много людей, чьих лиц он не видел. Снилось тепло и нежность… Снились чудные видения, от которых кровь по венам бежала быстрее, горячила тело… Морф полностью отдался во власть видений, надеясь в них отыскать себя. И видений было так много, они были такими разными:

— Сережа! Ты только посмотри! Витька, вот я сейчас тебе по попе дам!

— Рая, да он же в солдата играл, вишь как в окопе изгваздался!

Сердитый женский и мужской твердый голоса, в которых сквозили и растерянность, и гнев, и смех… И от обоих веет любовью и нежностью… Он знает, точно знает, что по попе никто не даст, только грозятся. Что его непременно намоют, переоденут, а потом, обязательно поцелуют в макушку… Родители. Точно родители. Несомненно… Отчего ж лиц не видно? Новое сладкое видение, новые голоса…

— Амадео! Взгляните, дорогой, на проделки вашего сына! Виктран, как же так? Ох, и лишу я Вашу светлость сладкого!

— Лиа, душа моя, наш сын просто играл в разведку. Оттачивал навыки и знания, полученные на занятиях. Новый садовник такой подозрительный, да Виктран?

И они — тоже родители. Счастливые лица, которые видно четко. Нежная улыбка матери, серьезные и строгие глаза отца, грозящие карой похлеще отсутствия десерта.

А десерта все-таки не было за ужином. И выговор в кабинете отца получил, но все же… На ночь в макушку целовала и мама, и отец… И мелодичным голосом мама убаюкивала…

Выла за пределами норы метель, словно подхватывая чужую колыбельную, баюкала мышонка, нашедшего теплое пристанище, нагоняла больше снов…

Менялись видения, рос мальчик из видений, мужал…

— Я люблю твой смех. Ты словно мир собой заполняешь, до краев… щедро льешь. Как же я тебя люблю, слышишь? Мне никто не нужен, только ты… Я всегда буду рядом. Весь твой, веришь?

— Ты пьян…