Железная Империя (СИ)

— Я помню, — немного раздраженно ответил Фрес; казалось, он был немного раздосадован этим напоминанием, возможно он надеялся, что здесь, где нет и духа этих чертовых ящериц, где нет ни малейшего шанса почувствовать себя обычным человеком, София сменит, отбросит свои глупые убеждения… но нет. Кажется, она по-прежнему не могла довериться ему полностью, и это осознание горько кольнуло самолюбие Инквизитора. — Но чего же ты… хочешь?

— Я? Я хочу тебя, — шепнула она ему на ухо, и ее губы прихватили мочку. — Тебя…

Теперь уже он одним толчком был повержен на спину, и София, соскользнув с его тела, так же бессовестно глядя в его глаза, лаская его грудь руками, прошептала:

— Я тоже хочу ласкать тебя.

Она склонилась над его телом, и на миг замерла, жадно рассматривая каждую черточку его лица, словно пытаясь запечатлеть его в памяти. Медленно, гибкой змеей она скользнула вниз, и ее губы прижались к его груди, еще и еще, то трепетно и осторожно, то жадно, горячо. Эти неторопливые, нежные касания ее мягких влажных губ огненными цветами распускались на его коже, дразня и лаская одновременно. Покрывая его тело поцелуями, опускаясь все ниже и ниже, к напряженному животу, проведя белые полосы своими острыми ноготками на его теле, прикасаясь губами к его коже вдоль дорожки курчавых волос, она достигла своей цели, и ее ладонь легла на его твердый подрагивающий член, а губы осторожно коснулись чуть влажной головки.

От этого то ли поцелуя, то ли несмелой ласки Инквизитор вздрогнул.

Никто и никогда не прикасался к его телу настолько трепетно, с такой странной смесью страсти и нежности. Она хотела этого, желала его сама, без сладкого дурмана его Силы, без властной мощи, которой невозможно сопротивляться, не следуя очередному приказу, не из страха или оттого, что "время куплено" — это был собственный выбор Софии.

Она могла не прийти, но пришла.

Она могла лишь принимать его поцелуи и ласки, но отвечала с такой страстью, словно это она иссыхала от желания обладать им, а не наоборот. Осознание этого отчего-то понравилось Инквизитору — совершенно новый "вкус". Никому и никогда он не позволял обращаться с собой так, не позволял взять над собой абсолютную власть, не выказывал свою беззащитность.

Предугадывая желания любовниц, зная, как привести их к высшей точке удовольствия — порой слишком острого, невыносимого, — предельно четко зная, чего хочет сам, он полностью контролировал процесс. Даже если его любовницы были активны, они делали исключительно то, чего хотел он… никаких неожиданностей.

С Софией все было не так. Она словно нарочно дразнила его, подчиняясь, но не отдаваясь полностью; она казалась такой беззащитной, почти невинной, когда спала в его объятиях, сейчас же в ее глазах горел огонь страсти — она хотела, не меньше, чем он.

Но по-своему, не желая играть по его правилам.

"Моя дерзкая девочка…"

Его рука осторожно легла на ее плечо, словно прося продолжить, и София, прикрыв глаза, плотнее обхватила губами горячую головку, а ее язык пощекотал натянутую уздечку, вызвав вздох удовольствия у мужчины.

Откинув на спину черные локоны, София повторила свою ласку, уже смелее, ее губы скользили все ниже и ниже, член Инквизитора проникал все глубже и глубже, до самого горлышка женщины, пока, наконец, ее нос не коснулся его вздрагивающего живота, жестких волос, и он не ощутил нежных мягких сокращений ее горла на головке своего члена.

Эта откровенная жадная ласка, движения умелого горячего языка и губ заставили его застонать, податься вперед безотчетным движением. Его пальцы крепко сжались на ее плече, и София повторила свою коварную ласку, чувствуя, как он дрожит под ее руками.

Губы леди ситх скользнули вверх, теперь она круговыми движениями жадно целовала и гладила головку его члена, обводя острым язычком ее контур. Ее движения, плавные и гибкие, завораживали Инквизитора, он откровенно любовался ею из под полуприкрытых век: черные локоны прикрывали ее лицо, тело плавно двигалось и он, запустив пальцы в волосы Софии также начал двигаться — неторопливо, подстраиваясь под заданный ею ритм, под движения ее развратного языка, умело ласкающего самые чувствительные места с таким обожанием и нежностью, словно она сама получала от этого удовольствие не меньшее, чем он.