Субботин и Жираф в момент ретировались. Полицмейстер оправил шинель, почтительно приблизился к Соколову, держа в протянутых руках продолговатый, с аршин, предмет, завернутый в бархатную материю. Долго с нежностью глядел на Соколова. Наконец, с подобострастием произнес:
— Дорогой Аполлинарий Николаевич! Люди мы провинциальные, простые, хитрости в нас никакой нет, не то что какие продувные бывают. Ежели кому иной раз по куполу головы или по морде лица съездишь, так только исключительно его, подлеца, пользы ради. Позвольте на память вам, Аполлинарий Николаевич, вручить нашу благодарность — в сладостный дар сей древний предмет. — Полицмейстер развернул бархат, и все ахнули: булава и впрямь была необыкновенной богатой красоты. — Получите и приезжайте снова!
Оркестр грянул увертюру к «Веселой вдове» Легара. Полицмейстер дал знать кондуктору:
— Отправляй!
Тот ударил в колокол, который, впрочем, заглушили литавры. Состав дрогнул, медленно пополз вперед. За вагоном бежали наиболее восторженные почитатели гения сыска. Обгоняя других, впереди несся Жираф, пока не свалился с кончившегося перрона.
В «Астории»
Светя во влажном и студеном воздухе мутно-красными огнями, в Петербург прибыл поезд № 160. В купе к Соколову вошел симпатичный, крепко сбитый молодой человек военной выправки. Он негромко сказал:
— Я от командующего отдельным корпусом жандармов генерал-майора Курлова. Он приказал доставить вас, граф, к нему. О багаже не хлопочите.
На вокзальной площади, довольно пустынной в этот ранний час, молодой человек сел за руль. Фыркнув сизым дымом в морду шарахнувшейся лошади, авто понесло Соколова по самому нерусскому городу России, которому по иронии судьбы суждено было стать столицей великой империи.
— Разве мы едем не в департамент полиции? — удивился Соколов.
— Нет, не на Фонтанку — на Морскую, в гостиницу «Астория». Там у Владимира Григорьевича место конфиденциальных встреч.
Курлов встретил Соколова искренней, радушной улыбкой.
— Сахаров сообщил телеграммой о вашем приезде. — Заботливо спросил: — Вы, думаю, еще не завтракали? Не возражаете, если устроим трапезу прямо в номере? Вот и отлично! — И шеф жандармов кивнул порученцу: — Пусть принесут завтрак!
Как это обычно бывает, в начале разговор крутился вокруг пустяков. Старые знакомцы вспомнили бал у старой княгини Голицыной в Георгиевском переулке, охоту Соколова за кровавым маньяком П. Лукановым, душившим спящих людей, грабивших их и скармливавших трупы свиньям. (Об этом, впрочем, автор подробно рассказал в книге «Граф Соколов — гений сыска».)
Досье
И вдруг Курлов перешел на деловой тон. Внимательно глядя в лицо Соколова, он внушительно произнес:
— Сахаров подробной шифрованной телеграммой сообщил о вашей, Аполлинарий Николаевич, решимости выйти под именем Штакельберга-Барсукова на связь с Ульяновым-Лениным. Хотя признаюсь, это далеко не главная фигура в своре тех, кто пытается свергнуть монархию в России. Однако наш единственный агент в центре большевизма, — Курлов замялся и не произнес имени Романа Малиновского, — сейчас подпал под сильное подозрение, лишен возможности освещать замыслы этой преступной партии. Так что ваше согласие пробраться в этот гадюшник нашло одобрение высшего руководства.
— Но в мои намерения не входит внедряться в ряды этой партии.
— Разумеется, вы слишком яркая и заметная фигура. К тому же, не обижайтесь, ваш прямой характер не позволил бы долго играть роль подсадной утки. В случае разоблачения Ленин вряд ли бы стал церемониться с вами... Вы меня поняли?
— Я ничего не знаю об этом типе.
— Вот досье! Кое-что отсюда облегчит, Аполлинарий Николаевич, вашу задачу и поможет понять характер большевистского вождя. Я вам зачитаю. Ведь мы давно ведем на Ульянова-Ленина разработку. Его отец был достойным человеком, из дворян, дошел до чина действительного статского советника, помещик, директор народных училищ Симбирской губернии. Дед по материнской линии — иудей Израиль-Александр Бланк, талантливый хирург, умелый акушер, в 1820 году принял христианство.
— Характер самого Ленина?