Открытие шарахнуло Кощубея первым майским громом из-за сарая. Ярило мой! Чуть не угробил жизнь в погоне за студеными ласками надменных светских красавиц, а настоящая любовь — вот она — рядом! Тихая, безропотная, незаменимая. Среди прочих подруг неприметна она. Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, а я все гляжу, глаз не отвожу. Как же можно-то было свое счастье проглядеть?
И тогда кудесник, применив тайны малазийской медицины, извлек как вошь на свет белый свое свеженькое левое ребрышко и преувеличено бедро произнес полагающиеся по случаю слова.
О, чудо! Ребрышко превратилось в юную прелестную негритяночку. Чтобы представить ее внешность, достаточно кого-нибудь уговорить сунуть два пальца в розетку. Далее — колокольчик ситцевого платьица чуть выше каштанчиков коленок, но ни в коем случае не для искушения, а по невинности помыслов. Пимпочки сосочков даже сквозь глухой бюстгалтер под набивным ситцем. Губки-карамельки, стрижечка «Страусиное яйцо».
А за распахнутым окном хозяйничала весна. Таяло мороженое, мухи роились над банановой кожурой. В Немецкой слободе горячие бедуины зазывали покататься на верблюдах иноверок. В банях подавали свежее пиво и несвежие простыни. Лирические поэты, не в силах перенести эмоциональный накал, преимущественно вешались, хотя находились оригиналы, записывающиеся в иностранный легион.
— Гм-гм — привлек кашлем внимание очаровтельного создания князь, — Вы не могли бы мне объяснить, как пройти к Эрмитажу. А то я, знаете ли, очень люблю живопись, словно фальшивоманетчик. Мой любимый художник Поленов. А вам он нравится?
Девушка повернула милое личико на звук, в воздухе неведомо откуда возник аромат ландышей. Словно некто выносил с парфюмерного завода продукцию в грелке, а его уличили.
— Ах! Здесь мужчина! — негритяночка закатила глазки, прижала локотки к талии и брыкнулась в обморок с деревянным стком. Фикус в кадке затрясся, словно от смеха.
— Что теперь делать? — растерянно обернулся негритянский колдун к зеркальцу?
— Скажи слово «дрянь» — прошипело волшебное зеркальце.
— Ну, ты, дрянь, вставай, — прикрикнул склонившийся князь Кощубей на любимую и хлопнул по нежной щечке.
Девушка открыла глазки. Ах, что это были за глазки! Ах, что за выражение имели эти глазки! Наивность, свежее восхищение окружающим миром, веру в порядочность людей, и все равно красивые.
— Милая барышня, не знаю как ваше имя, не хотите ли глоток вина? — робко промямлил маг, пялясь на коленки и от стеснения ковыряя в полу мышиную норку. Князю Кощубею увиделась такая картина: он в серебрянных доспехах, на коне, копье наперевес. Она в темнице. Между ними огнедышащий дракон. Тогда рыцарь делает вид, что принцесса его нисколечки не интересует и отправляется в придорожный трактир. Дракон ждет — ждет рыцаря и засыпает. А Кощубей тут как тут. Шарах дракона меж лопаток. Принцесса свободна. Да окажется районный налоговый инспектор ее двоюродным братцем.
— Ой, только не вина. Маменька учила, что порядочным девушкам вино пить нельзя. От этого они становятся глупыми и делают глупости с мужчинами. У вас нет крюшона? — Девушке представилось: вот она с этим прекрасным господином гуляет по полю, цветочки собирает. Вдруг налетел дракон, посмотрел на нее, помотрел на него, и съел его, потому что он больше. И сытый ее не тронул.
Желая произвести впечатление, колдун прищелкнул пальцами, словно спившийся дворянин, и в руке у него запенился граненый стакан с фантой. Именно фанта лучше всего соответствовала моменту, что бы ни болтали поклонники цейлонского чая «Три слона». Кола — она символ жаркой страсти, роковых чувств, кровавых выяснени отношений. Квас — это напиток для расчетливых. Спрайт — слишком приторен. А фанта, со своим неповторимым блекло-желчным цветом, с отчетливо различимыми стремящимися вверх пузырьками, с еле различимым привкусом горького миндаля обязана была выразить робкие возвышенные чувства похотливого колдуна.
Как, между прочим, говорил многомудрый Айгер ибн Шьюбаш: «Когда колобок перестает катиться, его кто-нибудь съедает».
— Давайте познакомимся. Меня, например, зовут Кощубей. — Кощубею вдруг захотелось, чтобы девушка жила в высоком тереме. И однажды ночью он приставил к окну ее горницы длинную-предлинную лестницу. И они бы сбежали. И стали бы сельскими учителями. И она никогда в его присутствии не смотрела бы телесериалы.
— Я не знакомлюсь с незнакомыми мужчинами, они такие грубияны, они приглашают в кино, а там очень темно. — Непонятно откуда на красавицу нашло такое видение: он — бедный, но гордый студент передовых взглядов. Каждое утро ходит на пруд, ловит лягушек и режет в свое удовольствие. За ней дают небольшое приданное, и на эти деньги они уезжают во Францию, где открывают ресторан «Сто блюд из лягушек». Да не доберутся до них длинные руки кремлевской Санэпидемстанции.
— Клянусь, я не такой, — вырвалось у влюбленного, и чтобы доказать, он щелчком палцьев сотворил из воздуха букет незабудок.
— Смотреть противно — в сторону буркнуло зеркальце.