Железная маска. Между историей и легендой

Но не только проклятие судьбы и мрак заточения привлекали к себе интерес романтиков. Этот спрятанный от мира принц самим фактом своего высокого рождения ставил под вопрос легитимность Людовика XIV и его потомков, что создавало большую угрозу для режима. Потому-то цензура и не дремала. Для нее куда предпочтительнее было, чтобы участники дискуссии заблудились в выборе претендента на роль Железной маски между герцогом де Бофором, герцогом Монмаутским и графом де Вермандуа. Эти блуждания помогали отвлечь внимание публики от версии, которая гораздо сильнее компрометировала власть.

После 1770 года все изменилось. Монархия, легитимность которой яростно оспаривалась парламентами, переживала самый серьезный кризис со времен Фронды. Казалось, основы королевской власти зашатались перед лицом нации, утверждавшей свои права. Конфликт грозил перерасти в революцию. Эта ситуация, как отмечал Мишель Антуан, порождала «соблазн полного ниспровержения монархии». Гнев цензуры более никого не пугал, и попытки канцлера Мопу восстановить порядок не производили ни малейшего впечатления на общественное мнение. Сформировалось новое публичное пространство, независимое от королевского двора и светских салонов. Это была эпоха, когда царствовал Вольтер. В 1771 году, когда он переиздал свои «Вопросы для "Энциклопедии"», издатель (или, что более вероятно, сам Вольтер) счел за благо сделать «Добавление», которое наконец дало все желаемые пояснения:

«Железной маской был, по всей вероятности, брат, и причем старший брат, Людовика XIV, мать которого отдавала большое предпочтение тонкому белью, что и послужило для мсье де Вольтера ключевым моментом. Читая мемуары того времени, можно узнать, что и человек в железной маске питал такое же пристрастие к тонкому белью, так что у меня нет ни малейших сомнений: это был не сын, а брат короля».

Продержав публику в напряжении в течение двадцати лет, Вольтер наконец открыл, кто, по его версии, был человеком в железной маске. При этом он отверг, вопреки рассказу мадемуазель де Сен-Кантен, сомнительное, на его взгляд, отцовство герцога Бекингема, возможно, под влиянием «Мемуаров» мадам де Мотвиль, придворной дамы Анны Австрийской. В этих мемуарах, вышедших в 1722 году, говорилось, что любовная связь французской королевы и английского министра была очень непродолжительной. Впрочем, это и не имело большого значения.

14 июля 1789 года Бастилия, символ деспотизма и королевского произвола, пала. Народ устремился в освобожденную крепость, «ужасное обиталище жаб, ящериц, чудовищных крыс и пауков», как писал Луи Блан, осматривая камеру за камерой в поисках невинных жертв королевского деспотизма. Каменное чрево этого монстра наконец-то должно было заговорить! Но, увы, велико было разочарование! Большинство камер оказались пустыми. Нашли только семерых заключенных: четверых фальшивомонетчиков, двух сумасшедших и одного отпрыска криминального семейства, посаженного в тюрьму по просьбе родных. И тогда разгневанная, жаждавшая отмщения толпа выбросила в крепостной ров все архивные документы. Однако большой реестр заключенных — 280 страниц формата in-folio, уложенных в запиравшийся на ключ портфель из сафьяна, — благополучно избежал этой печальной участи. Его с триумфом доставили в городскую ратушу. Наконец-то должна была раскрыться знаменитая тайна. Открыли портфель, и — о ужас! — оказалось, что нет листа 120, в котором должны были содержаться записи за 1698 год, когда в Бастилию поступил человек в маске, а лист, относящийся к 1703 году, был испорчен. Можно сказать, в очередной раз тирания стыдливо накинула покрывало на свои злодейские преступления и вековые тайны, методически уничтожая все, что могло бы пролить свет на тайну! Впоследствии выяснилась причина сего невинного изъятия: Малерб и Амело, которым Людовик XVI поручил составить досье таинственного узника, 19 сентября 1775 года потребовали доставить себе интересующий документ.[330]