Железная маска (сборник)

Вокруг громадного дубового разделочного стола суетился целый полк поваров и поварят. Они передавали помощникам уже нашпигованные, связанные и приправленные специями тушки птицы, а те мчали их к раскаленным, сыплющим искрами печам, похожим скорее не на кухонные, а на те, что пылают в кузнице Вулкана, да и повара в этом чаду, подсвеченном отблесками пламени, походили на кузнецов-циклопов. Вдоль стен грозно сверкали батареи кухонной утвари из красной меди и латуни: котлы и кастрюли всех размеров, жаровни для запекания рыбы, в которые можно было поместить стофунтового осетра, формы для пирогов в виде башен, куполов, пагод и сарацинских тюрбанов, – словом, все наступательные и оборонительные орудия, какими только пользуется бог гастрономии.

Из буфетной то и дело выплывала в кухню дебелая служанка, пышная и румяная, словно сошедшая с картин фламандских мастеров, неся корзины, полные овощей, фруктов и всевозможных приправ.

«Подай сию секунду мускатный орех!» – требовал один из поваров. «Щепотку корицы! И побыстрее!» – вопил другой. «Подбавь сюда перцу и гвоздики!.. Наполни солонки!.. Майоран!.. Лавровый лист!.. Ломтик свиного сала, да нарежь потоньше!.. Поддай жару – эта печь совсем остыла!.. А в этой сбрызни угли водой – так разошлась, что все сгорит… Следи за бульоном!.. Разбавь соус, смотри – слишком загустел… Белки не поднялись, взбивай их, взбивай, нечего жалеть!.. А ну-ка, обваляй этот окорок в зернах пажитника!.. Да снимите же проклятого гуся с вертела, он совсем готов!.. А ту пулярку поверни еще пару раз!.. Живее, живее, мигом давай сюда говядину! Велено, чтобы была с кровью! А телятину и цыплят ни в коем случае не трогай!.. И запомни, пострел: поварское дело – не шутка, а дар божий…. Бегом отнеси жюльен в шестой номер… Эй, кто там заказывал перепелку в тесте?..»

В этом веселом гаме распоряжения и замечания то и дело перемежались солеными остротами, прямо относящимися к тому или иному блюду, приправе, закуске или лакомству.

Тиран, Блазиус и Скапен, большие любители поесть, только облизывались, слушая эти возбуждающие аппетит речи, которые, по мнению всех троих, стоили всего краснобайства и глубокомыслия античных риторов и философов, чей пафос ничего не говорит желудку.

– Если б моя воля, я расцеловал бы в обе щеки главного повара! – заметил Блазиус. – Вы только посмотрите на него – он жирен и пузат, почище какого-нибудь аббата. И с каким величественным видом он повелевает всеми этими горшками и кастрюлями! Ни один полководец, увлеченный битвой, не может с ним сравниться!

Вскоре появился гостиничный слуга и сообщил актерам, что их комнаты готовы. И в ту же минуту в столовую вошел новый гость, сразу направившийся к очагу. Это был мужчина лет тридцати, рослый, сухопарый, весь словно свитый из жил и мускулов, с довольно неприятным выражением лица, впрочем имевшего правильные и довольно красивые черты. Отблеск пламени позволял видеть только его профиль, но и этого было достаточно, чтобы заметить зоркие и недобрые глаза, прячущиеся под далеко выступающими надбровьями, орлиный нос над густыми висячими усами, тонкую нижнюю губу и тяжелый, небрежно вылепленный природой подбородок. Простой воротник из накрахмаленного холста открывал худую шею с выпирающим кадыком, который, как говорят деревенские старухи, представляет собой четвертушку райского яблока, застрявшего в горле Адама и унаследованного кое-кем из его потомков.

Наряд незнакомца состоял из короткого темно-серого камзола, надетого поверх куртки из буйволовой кожи, коричневых панталон и войлочных сапог, собранных складками под коленями. Следы грязи на сапогах – свежие и уже засохшие – свидетельствовали, что ему пришлось проделать немалый путь, а почерневшие от крови звездочки шпор сказали бы наблюдателю, что всадник не щадил своего усталого коня. На широком кожаном поясе приезжего, туго стянутом на тонкой талии, висела длинная рапира с кованой чашкой. При нем также был темный плащ, который он вместе со шляпой небрежно бросил на первую попавшуюся скамью. Не так-то просто было определить, к какому сословию принадлежит незнакомец: он не походил ни на купца, ни на зажиточного горожанина, ни на солдата. Скорее всего, он принадлежал к тем обедневшим дворянам, которые поступают на службу к вельможам и всеми доступными способами отстаивают их интересы.

Сигоньяк, на которого вся эта кулинарная мистерия никак не действовала, с любопытством поглядывал на долговязого незнакомца, чье лицо показалось ему смутно знакомым. Однако припомнить, где и когда они могли бы встречаться, барону так и не удалось, несмотря на то что он усердно рылся в памяти. Вместе с тем некое чутье подсказывало ему, что с этим господином они сталкиваются не впервые. Подозрения эти стали еще более основательными, когда незнакомец, перехватив взгляд молодого человека, быстро отвернулся и склонился над очагом, делая вид, что греет озябшие руки.