– Да покарает меня Господь, если я солгал. Моя мать была красива и добродетельна, когда, на беду, граф полюбил ее. Она устояла перед его обещаниями, домогательствами, не испугалась и угроз. И вот однажды, когда мой отец отправился в Таормину, граф приказал четверым верным людям похитить матушку и отвезти в небольшой дом между Лимеро и Фурнани – нынче там постоялый двор… И там… там, сударыня, он надругался над нею!
– Граф был владельцем Баузо, крестьяне принадлежали ему душой и телом. Вашей матушке была оказана честь, когда граф обратил на нее внимание.
– Мой отец думал иначе, – сказал Паскуале, нахмурившись. – Должно быть, оттого что родился на земле князя Монкада-Патерно, в Стрилле. Отец ударил графа кинжалом. Рана не была смертельна, и слава богу, хотя я долгое время жалел об этом. Но сегодня, к моему стыду, это меня радует.
– Если память мне не изменяет, не только ваш отец был казнен как убийца, но и его братья: ваши дяди отбывают наказание на каторге.
– Да, они спрятали отца и, когда за ним явилась полиция, встали на его защиту. Их посчитали сообщниками и отправили на каторгу. Дядя Плачидо попал на остров Фавиньяна, дядя Пиетро – на Липари, а дядя Пепе – в Вулкано. Я был тогда ребенком, но и меня арестовали вместе с ними. Однако позже меня вернули матери.
– И что с ней стало?
– Она умерла.
– Где?
– В горах между Пиццо ди Гото и Низи.
– Отчего же она покинула Баузо?
– Отчего, спрашиваете вы? Чтобы каждый раз, проходя мимо замка не видеть, головы своего мужа… Для чего же еще?.. Да, она умерла без врача, без священника. Я похоронил ее на неосвященной земле и был ее единственным могильщиком… Надеюсь, вы простите меня, сударыня, но на свежей могиле матери я дал обет отомстить за гибель всей семьи, из которой уцелел я один, – к тому времени моих дядей, конечно, уже не было в живых, – отомстить вам, последней из семьи графа. Но что поделаешь? Я влюбился в Терезу, спустился с гор, чтобы не видеть могилы матери. К тому же я чувствовал, что готов нарушить клятву, и поселился в долине, неподалеку от Баузо. Более того, когда Тереза надумала поступить к вам в услужение, мне пришла в голову мысль наняться к князю. Долгое время эта мысль страшила меня, потом я с ней свыкся. Я решил повидать вас, и вот я пришел сюда, пришел безоружный, чтобы умолять вас о милости, хотя намеревался, сударыня, предстать перед вами как мститель.
– Вы, думаю, понимаете, конечно, – ответила Джемма, – что князь не может взять к себе человека, отец которого был повешен, а родственники осуждены на каторжные работы.
– Но почему, сударыня? Почему, если этот человек готов забыть о несправедливых приговорах?
– Вы с ума сошли!
– Вы знаете, госпожа графиня, что значит клятва для горца? Так вот, я обещаю нарушить свою клятву. Вы знаете, что значит месть для сицилийца? Я обещаю отказаться от мести… Я готов все предать забвению, не заставляйте же меня вспоминать…
– А в противном случае?
– Не желаю даже думать об этом.
– Хорошо, мы примем надлежащие меры.
– Смилуйтесь, сударыня, умоляю! Видите, я делаю все, что в моих силах, хочу остаться честным. Ручаюсь, я стану другим человеком. Стану, если поступлю к князю и женюсь на Терезе… К тому же я никогда не вернусь в Баузо.
– Я не могу ничего сделать для вас!
– Госпожа графиня, ведь вы любили!
Джемма презрительно улыбнулась.
– Вы должны знать, что такое ревность. Вы должны знать, какая это мука, когда чувствуешь, что сходишь с ума. Я люблю Терезу, я ревную ее, чувствую, что не совладаю с собой, если она выйдет замуж за другого. Тогда…
– Что тогда?
– Тогда берегитесь, как бы я не вспомнил о клетке с головой отца, о каторге, куда были сосланы мои дяди, и о могиле, в которой покоится моя мать.
В эту минуту странный крик, похожий на сигнал, раздался под окном спальни, и почти тотчас же прозвенел звонок.
– Князь! – воскликнула Джемма.
– Да, знаю! – пробормотал Паскуале. – Но прежде, нежели он войдет сюда, вы можете обещать мне… Умоляю, сударыня, снизойдите к моей просьбе: разрешите мне жениться на Терезе, попросите князя взять меня в услужение…
– Пропустите меня! – повелительно сказала Джемма, направляясь к выходу.
Но вместо того, чтобы повиноваться, Бруно подбежал к двери и запер ее.
– Вы посмели задержать меня? – спросила Джемма, взявшись на шнурок звонка. – Ко мне, на помощь! На помощь!
– Не зовите, сударыня, – проговорил Бруно, все еще владея собой. – Ведь я сказал, что не причиню вам зла.
Вторично раздался под окном тот же странный крик.
– Молодец, Али, ты на посту, мой мальчик! – крикнул Бруно. – Я знаю, пришел князь, я слышу его шаги в коридоре. Сударыня, сударыня, еще есть несколько минут, несколько секунд, еще можно избежать многих несчастий…
– На помощь, Родольфо, на помощь! – вновь закричала Джемма.
– Сударыня, у вас нет сердца, нет души, нет жалости ни к себе, ни к другим! – воскликнул Бруно, схватившись за голову и неотрывно глядя на дверь, которую сотрясала чья-то сильная рука.
– Меня заперли, – продолжала графиня, ободренная подоспевшей помощью, – я здесь, с мужчиной, он угрожает мне. На помощь, Родольфо, ко мне!..