Одним словом, солдаты решили, что следует, не медля, отойти в безопасное место и обсудить положение, однако отряд отступил недостаточно быстро, и Паскуале Бруно успел послать вдогонку еще две смертоносные пули. Видя, что нападение с этой стороны на время отложено, Бруно перешел к окну, обращенному к деревне: ружейные выстрелы привлекли внимание первого отряда, и едва Паскуале появился в амбразуре окна, как был встречен градом пуль. Однако та же удача, граничащая с чудом, уберегла его от этого града: воистину, можно было подумать, что он и в самом деле заколдован. Зато ни один его выстрел не пропал даром – об этом Паскуале мог судить по донесшимся до него проклятиям.
Неудивительно, что с этим отрядом произошло то же, что и с предыдущим: он пришел в смятение, однако, вместо того, чтобы обратиться в бегство, солдаты выстроились у стен крепости – маневр, из-за которого Бруно мог стрелять по врагам лишь наполовину высунувшись из окна. Но, так как Паскуале счел бесполезным подвергать себя столь серьезной опасности, эта обоюдная осторожность привела лишь к тому, что на время огонь прекратился.
– Ну что, вы отделались от них? – спросил мальтиец. – Можем торжествовать победу?
– Нет еще, – отвечал Бруно. – Это всего лишь передышка. Должно быть, солдаты отправились в деревню за лестницами и топорами, и мы скоро услышим о них. Однако беспокоиться не следует, – продолжал он, – мы не останемся в долгу, они тоже о нас услышат… Али, принеси-ка бочонок с порохом. За ваше здоровье, командор!
– Что вы собираетесь делать с бочонком? – с явным беспокойством спросил мальтиец.
– Не стоящие внимания пустяки… однако вы увидите.
Али вернулся с бочонком в руках.
– А теперь, – сказал Бруно, – возьми бурав и просверли в бочонке отверстие.
Али повиновался с той покорностью, которая лучше всяких слов говорила о его преданности. Паскуале разорвал полотенце, надергал из него ниток, густо посыпал их порохом, заложил этот самодельный фитиль в бочонок и замазал отверстие влажным порохом, укрепив таким образом фитиль. Едва он закончил эти приготовления, как снизу донеслись удары топора: солдаты ломились в ворота крепости.
– Ну, разве я был неправ? – спросил Бруно.
Он подкатил бочонок к порогу комнаты, откуда начиналась лестница, спускавшаяся во двор, затем вернулся и взял из очага горящую еловую ветку.
– А… – протянул мальтиец, – начинаю понимать.
– Отец, – сказал Али, – солдаты вернулись, они поднимают лестницу.
Бруно подбежал к окну, из которого стрелял в первый раз, и увидел, что враги и в самом деле несут лестницу, без которой невозможно говорить об осаде. К тому же солдаты, устыдившись своего поспешного отступления, идут на приступ не без лихости.
– Ружья заряжены? – спросил Бруно.
– Да, отец, – ответил Али, подавая ему карабин.
Паскуале, не оборачиваясь, взял ружье, которое протягивал ему юноша, и стал целиться еще более сосредоточенно, чем до сих пор. Раздался выстрел, и один из двух солдат, несших лестницу, упал.
Убитого солдата тут же сменил другой – Бруно взял второе ружье, и этот солдат рухнул рядом с товарищем.
Дважды были заменены убитые, и дважды повторялось одно и то же: казалось, лестница обладала некоей роковой особенностью: стоило человеку прикоснуться к ней, как он падал мертвым. Осаждающие бросили лестницу и второй раз отступили, ответив Бруно залпом, столь же бесполезным, как и предыдущие.
Между тем солдаты, осаждавшие крепость со стороны ворот, с удвоенной силой стучали топорами, а собаки ожесточенно лаяли и выли: время от времени удары становились глуше, а собачьи голоса громче. Наконец одна створка ворот подалась, и два или три человека проникли через это отверстие во двор. Однако по их отчаянным крикам товарищи поняли, что те имеют дело с врагами, куда более страшными, нежели это казалось поначалу, стрелять же в собак было невозможно из опасения убить людей. Поочередно осаждающие проникли во двор, который вскоре наполнился солдатами. И тут началось нечто вроде циркового представления – борьба людей с четырьмя сторожевыми псами, неистово защищавшими узкую лестницу, которая вела на второй этаж. Внезапно дверь наверху этой лестницы отворилась, и бочонок с порохом, приготовленный Бруно, покатился, подпрыгивая на ступеньках, и разорвался, как снаряд, посреди сгрудившихся тел.
От этого чудовищного взрыва часть крепостной стены рухнула, и все живое во дворе было уничтожено.
Среди осаждающих началось замешательство, однако оба отряда успели соединиться и все еще представляли собой немалую силу – более трех сотен боеспособных человек. Жгучий стыд охватил солдат при виде того, что они не могут одолеть одного человека, командиры воспользовались настроением подчиненных, чтобы подбодрить их. По приказу офицеров осаждающие, выстроившись в колонну, походным маршем двинулись в сторону пробоины, образовавшейся в стене, и, развернувшись, беспрепятственно вошли во двор, оказавшись прямо против лестницы. Солдаты снова остановились в нерешительности.