Железная маска Шлиссельбурга

Истерически хихикнув — все же нервы играли уже двое суток — Иван Антонович вернулся на топчан и снова сунул руку под подушку. Пальцы нащупали вначале что-то похожее на стебли растения, потом ощупали листок бумаги. Последнее привлекло его внимание в первую очередь — он вытащил листочек, пододвинулся к подсвечнику поближе и прикрылся от скважины собственной спиной — такие предосторожности Никритин научился выполнять автоматически.

«Любимый государь моего сердца Иоанн Антонович! Передаю для вашей защиты подарок от дедушки, замок там взведенным может быть два дня, а то и больше — сама из него не раз стреляла. Пистолет вам послужит лучше, чем мне, хотя я готова незамедлительно отдать за вас свою жизнь и перетерпеть любые муки. Час вашего освобождения очень близок, мы готовы! Завтра ваше освобождение начнется по условленному сигналу. Доверьтесь во всем моему дедушке — его произвел в сержанты император Петр Великий. Иван Михайлович будет в каземате вместе с вами, и, защитит вас, а если потребуется, то и умрет там за вас, безропотно отдав жизнь. Припадаю к вашим ногам, всегда преданная вашему императорскому величеству душой и телом Мария Ярошенко».

— Офигеть…

Иван Антонович зажмурился — образ старой девы или многодетной матери растаял как дым. Не способны они на такие решительные поступки, за которые полагается плаха. Но перед этим вздернут на дыбу, чтоб помучилась сильнее жертва Тайной экспедиции.

На такое самопожертвование способны только совсем юные девчонки, что рыдают горькими слезами над портретом своего кумира, в которого влюбились дистанционно. Вот только здесь не двадцатый век — люди взрослеют рано, и что такое ответственность понимают не понаслышке. Да и за свои слова она готова отвечать собственной головой — «чекисты» императрицы Екатерины Алексеевны с нее кожу полосками медленно спустят, солью присыплют открытые раны.

«Бедная девочка, она не догадывается, во что вляпалась. Но ее искренность, любовь и жертвенность вызывают восхищение. Она как те декабристки, что отправились за своими мужьями на каторгу. Что ж — честь тебе и хвала неизвестная пока Маша Ярошенко, судя по всему из Малороссии. Да и твой дедушка произвел на меня впечатление. Надежный ветеран, такие люди никогда не подведут».

От листка пахло приятно, запах будоражил кровь. То ли духами обрызгали, но скорее всего это запах полевых цветов. Иван Антонович приподнял подушку — на досках лежало несколько цветочков с разного цвета лепестками. Назвать их по сортам он затруднялся — никогда не разбирался в таком предмете. Покупал раньше розы, гладиолусы, тюльпаны и прочие, но совершенно не знал полевых цветов. И перевязан букет был розовой ленточкой, которая тут же была снята и упрятана в карман — любая лишняя вещь могла насторожить его персональных надзирателей.

«Какой приятный запах. Никогда мне цветы не дарили девочки, зато от меня требовали. А тут… Такова, наверное настоящая любовь, искренняя и преданная», — Иван Антонович вздохнул, прижал цветы к щеке и мечтательно прикрыл глаза…

Глава 6

— Сам надежа государь на топчане спит. Хоть вчера ему свежим сеном набили тюфяк, а то слежалась прошлогодняя солома, да и прелая стала пованивать. И подушку ему дали, но худую, из караулки взяли, уж больно суконный валик неудобен был. В «секретном каземате» смрад всегда стоит — дышать нечем. Я как раньше заходил, так сильно в нос шибало. Дух тяжелый — а он в нем восемь лет и зим уже прожил. В углу место отхожее, а напротив оного ширмы стоят. Вот там-то наш Иоанн Антонович всегда и находился, когда я в его камере убирался, да печь топил. Запрещено категорически ему людям показываться под угрозой кар всяческих. И всем, кроме офицеров, на него смотреть не позволено.

Маша прижала руки к груди, тяжело задышала, на глаза навернулись слезы. Страшная картина предстала перед ее глазами — затхлое подземелье, что «каменным мешком» называли, теперь потемнело от черной краски в ее представлениях. И там много лет томился, кротко снося издевательства над собою юный царь-мученик, никогда не видевший солнечного света, не вдыхал полной грудью свежего воздуха. Не ведал он и материнской ласки, оторванный от семьи еще ребенком.

Всю жизнь под охраной, терпя побои палкой, которой и дворовую собаку никогда не бьют!