Григорий Григорьевич за эти два года пребывания у власти приобрел определенный опыт и знания, к тому же сам прошел войну с пруссаками — и знал твердо — взять даже такую разоруженную, почти без гарнизона крепость, с налета невозможно, если не удастся ворота открыть. А то, что створки закрыты будут, в том не сомневался — на то и караул в крепости был не из инвалидов, что к службе не годились и относились к ней с прохладцей (мол, «свое мы давно отслужили»), а из солдат Смоленского полка, обстрелянных и опытных, до сечи злых. И еще один момент нужно было учитывать — между гвардией и армией отношения были крайне напряженные.
На помощь матросов при штурме он не надеялся, хотя на скампавее было полторы сотни экипажа, а на галере все две с половиной. Ненадежны станут матросы, коли мятежники именем царя Ивана прикрываться начнут. Может к восставшим и не присоединятся, но воевать точно не станут. В Петербурге драки между гвардейцами и моряками постоянно идут, в дни переворота 1762 года матросы громко кричали измайловцам и преображенцам — «вы нашего царя за три рубля продали!»
Корабли у него серьезные — на галере в носу три пушки стоят в 12-ти фунтовые, да на корме одна, а вдоль бортов восемь штук трехфунтовых орудий, точно такие пехотным полкам приданы. Скампавея намного слабее вооружена — в носу три пушки шестифунтовые, да вдоль борта фальконеты для картечи. Но так она намного меньше галеры и намного дешевле по стоимости постройки — 5–6 тысяч рублей против 12–14 тысячи целковых.
Ходко дошли до Шлиссельбурга — по трое матросов на банке ворочают длинным веслом, что мерно погружается каждый раз в воду. Паруса на мачтах надуты — ветер с Финского залива идет свежий, подгоняет хорошо — а ведь против течения Невы идут на парусах и веслах. Тут Бог в помощь — быстро до изменников добрались.
Вот только будет ли польза от всей этой артиллерии при штурме? Захотят ли моряки вообще стрелять? И что нужно делать, если про освобожденного из «секретного каземата» царя Ивашку прознают?
Вопросы и вопросы — а ответа нет. Но лучше не говорить про то ни матросам, ни гвардейцам — сослаться на приказ царицы разоружить и арестовать мятежный гарнизон. При сопротивлении побить силой…
— Бьют барабаны алярм!
Алексей скривился, посмотрел на брата — они стояли на палубе в густом тумане, что наполз с Ладоги. Но небо светлело, и через полчаса видимость станет прекрасной. И тут осенило!
Так момент для атаки просто прекрасный — такой грех упускать!
— Так, брат, вон крепость из молока выступает, уже все видно. Капитан — правь прямо к пристани! И высаживай нас на берег!
— Днище пропорем, господин генерал! Нужно подождать немного, пока туман рассеется…
— Ты отговорки свои брось — хрен с твоей галерой! У меня приказ от самой императрицы. Иди прямо к пристани! Все остальное не твои заботы, капитан, нас высаживай!
— Слушаюсь, ваша светлость! Паруса долой!
Орлов хмыкнул — в исполнении капитана последовала морская терминология, которую он не понимал совершенно, какая то особая форма ругани, прикрытая словами «поднять», «травить», «опустить», «банить» — даже в матерщине и то все понятно. А тут умничают, водоросли, вся задница в ракушках и голова в брызгах!
— Разбирайте лестницы, гвардейцы! Ружья зарядить! Господа офицеры — действуем по плану — первая рота к Государевой башне! Вторая рота — к стене приставить лестницы!
Громко отдав приказы, Орлов стал пристально смотреть на выступающие из тумана башни старинной крепости. Все они задумали правильно — конногвардейцы отвлекут мятежников, в это время скампавея высадит измайловцев у пролома, разбитого в ходе штурма, и кое-как заделанного за все прошедшие шестьдесят лет.
Там стена немного ниже, заберутся на лестницах без проблем. Они пехота — штурмовать укрепления обучены. К тому же с ними Федор, младший братец, пусть пороха понюхает немного — вряд ли сопротивление долгим будет. В крайности бочонки с порохом к внутренним водным воротам привяжут и рванут. Тогда дорога во внутренний канал открыта будет, можно по воде пройти и в спину ударить.
— Все, пошли!
Весла перестали вспенивать воду — галера подошла вплотную к выступающему из воды причалу, навалилась на него. Толчок оказался слабый — все удержались на ногах. Моряки тут же вывалили в носу сходни, конногвардейцы длинной вереницей поползли на берег, как огромная гусеница, белая от цвета полковых мундиров.
Григорий оглянулся, прикусив губу — скампавея уходила за остров, а на берегу, где укрепления форштадта, продолжали громко бить в барабаны. А это наводило на мрачные мысли.
— Похоже, брат, там тоже мятеж начался, — Алексей подтвердил зловещее предположение. — Для простой тревоги такой бой не нужен. Тут солдат как бы воодушевляют. Лишь бы Ивашка в крепости сейчас был! На берегу за ним погоняться придется…
— Думаю, он там и сидит. А на форштадт его манифест переправили, вот и читают. Изменил Римский-Корсаков, не иначе. Ничего — как Ивашку убьем, они там все сразу успокоятся и заводил своих с головой выдадут. Куда им деваться будет…