Железная роза

— Ты слушай-ко, милок, что я скажу. В младости я тоже правду искал, бунтовать даже пробовал. А вышло что? Накостыляли по шее — и вся недолга. Ладно, жив остался.

— Может, к царице с жалобой пойти? Вдруг не знает она, как народ православный бедствует?

— Царица-то? Может, знает, а может, не знает, скрывают кой-что чиновничишки. Только я так думаю: ворон ворону глаз не выклюнет.

— Эх, дедок! Сколько я дум разных про это думаю! Вот добрался бы я до чертогов царских, бухнул на колени: заступись, матушка, дай богачам укорот.

— И заступилась бы?

— А что? Думаешь, не будет толку?

— Ходил заяц к волку искать толку… И хвостика не осталось.

— Значит, так и терпеть?

— Как знать… Дождемся поры, вылезем из норы.

— А коли не дождемся?

— Что об этом говорить… Может, доведется таким, как ты, свою песенку спеть, а может, и нет. Всяк отведать калачика хочет, да не всякому удается. Иной к нему всю жизнь тянется, работает, аж хребет трещит, ну, думает, сейчас ухвачу! А глядишь, остались одни перья после бабушки Лукерьи. Так-то!

Старик помолчал.

— Слыхивал я, Вася, на Невьянском заводе от людей байку одну. Сказка не сказка, притча не притча, вроде быль. Хочешь, расскажу?

— Говори, послушаю.

— Жил, бают, на свете парень, и была у него любушка. Он — из себя ладный, силушкой не обиженный, а она — краше зорьки утренней. Глаза — словно окиян-море, брови — лук охотничий изогнутый, губы — малина лесная сладкая. Крепко любили парень с девкой друг друга. И быть бы им навеки вместе, да только уж так на свете водится, что счастье бедному не видится. Крепостными оба были.

Пошли они к барину позволенья на свадьбу просить. А тот глянул на дивчину и говорит парню: «Позволенье дам, только сначала урок мной заданный выполни!» И велел ему валун-камни на высокую гору катать. «Как вкатишь все, так и разрешенье получишь».

Не знал парень, что камни те заколдованные, пошел к горе, катать начал. День катает, другой, третий — и все без толку. До вершины докатит, вниз спускаться начнет, а камень его обгоняет, вниз к подножию скатывается.

Катает парень камни, из сил выбивается, а не сдается. Уж больно охота ему на любушке своей жениться. Все равно, думает, своего добьюсь. А барин тем временем злое дело над его зазнобой учинить замыслил, приказал слугам своим в опочивальню к нему ее привести. Настала ночка темная, пришли слуги подлые, взяли молодицу под белы руки, повели к барину.

— Чего же парень-то! — воскликнул Васька.

— А парень сидит у костра, отдохнуть решил. На каменьях огонь развел, поленья в костер кидает, а тепла добыть не может: камень его в себя забирает. Осерчал парень, ударил шапкой о землю, оставил огонь на камнях догорать, снова за работу взялся, полез с валуном на гору.

— Эх! — не удержался опять Василий.

— Ты погоди, милок, слушай, что дале будет.

…Ведут девку слуги подлые, над судьбой ее надсмехаются. А девка догадалась, какая гроза ей грозит, вырвалась из рук палаческих, к жениху кинулась. Узнал о том барин, за ней вдогонь бросился. Бежит девка, спасается. Уж и гора близка, а барин настигает, вот-вот схватит. Видит девушка, нет ей спасенья, выхватила нож острый, сама себя зарезала, жизни лишила.

Парень предсмертный крик ее услыхал, из рук валун-камень выпустил. Покатился тот камень вниз с силой огромной, о другие валуны стукнулся, на мелкие части разлетелся. Какой камень ни расколется, на нем, словно роза-цветок распускается, кровь девичья проступает.

Вступил парень в бой с обидчиком. Долго бились они, и стал барин осиливать. Лежать бы парню в земле сырой рядом с суженой, да попался ему в руки кусок железа острого, из валун-камня выплавленного. Только раз ударил злодея — пал тот на землю, не встал больше.

Похоронил парень свою любушку, пошел по белу свету бродить, о судьбе своей людям печалиться, тайну камня рудого рассказывать. Научил он людей плавить тот камень, железо из него добывать. А кто железо варить умеет, тот силой могучей владеет.

— Владеют, — промолвил Рощин. — Только не такие, как мы с тобой, а богачи, Баташевы да Демидовы.

— А ты, милок, про то помни, как с обидчиком парень расплатился, своей силушкой переведался.

— Вот и нам надо так!

— Надо!.. Рано тебе об этих делах думать.

— О чем же мне думать-то?

— Как о чем? О девках.

— Эх, дедушка Лука! С тобой всерьез, а ты…

Василий обиделся и замолчал.

Ярко горевший с вечера костер чуть теплился. Осторожно, чтобы не разбудить начавшего дремать плотинного, Рощин подложил в огонь толстую корягу, поправил армяк у себя под головой, улегся поудобнее. Уже засыпая, подумал: «А хорошо на реке! Каждый день ходил бы сюда…»

VI

Двое с котомками за спиной шли пешком, третий позади ехал верхом на лошади. Лес то расступался перед ними, образуя прогалины, то вырастал стеной, преграждая дорогу. Местами с трудом удавалось продраться сквозь чащобник, и вершный зло матерился.

— Слушай-ко, милок, ну чего ты лаешься? — миролюбиво говорил Лука. — Мы вот незнаемо куда идем, да и не своей волей, и то помалкиваем.

— А ты поговори еще! — Приказчик снова выругался. — Вот пригоню на место, там и разговаривай… С волками да медведями.