Железная роза

Всю силу своей души вложила Варя в исполнение этой роли. И сидящие в зале забыли, что перед ними крепостная «актерка». Громом рукоплесканий, шумными возгласами одобрения наградили они исполнительницу роли Элианы. Потом вызывали на сцену остальных артистов, аплодировали им. Под конец вышел на сцену Уланов, как это он делал в Кускове у графа Шереметьева. Склонившись на колено, припал он к руке Вари нежным поцелуем, благодаря за прекрасное исполнение.

Но то, что возможным было в шереметьевском театре, вывело из себя Баташева. Поднявшись на сцену, он на глазах у всех закатил молодому режиссеру оплеуху и приказал отправить его на конюшню, а потом на три дня — в подвал, на хлеб и воду.

Неловко чувствовали себя гости, выходя из зала. Может, не нужно было этой актерке аплодировать? Впрочем, ведь и сам хозяин вначале в ладоши бил, а чем он остался недоволен — его господское дело.

Чувство неловкости у гостей исчезло, как только сели они за праздничный стол. Предвидя, какое произведет впечатление на соседей-помещиков открытие театра, Андрей Родионович позаботился еще более усилить его хорошим ужином. «Сделать все так, чтоб потом по крайности на полгода разговоров было!» — с такой мыслью готовился он к приему гостей, отдавал распоряжения Масеичу и поварам. И стол удался на славу. Гости ели, пили, хвалили хозяина, превозносили его любовь к искусству, истинно русское хлебосольство.

Долго раздавались в господских покоях шум и крики разгулявшихся помещиков. Варя, потрясенная случившимся, тихо лежала в постели, закрывшись с головой одеялом. Жившие с нею в одной комнате девушки хотели было утешить ее, но она ничего не ответила, и они отступились.

Лишь к полуночи закончилось гулянье. Отдав должное баташевской кухне, гости начали разъезжаться. Покрикивали в морозном воздухе кучера на лошадей, хлопали кнутами. Потом начало все затихать. Забылась тяжелым, тревожным сном и Варя.

Проснулась она оттого, что кто-то настойчиво тормошил ее за плечо. Подняв голову, увидела домоводку Марфу.

— Подымайся! — сказала та.

— Куда?

— Одевайся, потом узнаешь.

Когда Варя оделась, Марфа сунула ей в руки какой-то узелок с вещами и сказала:

— Пойдем!

Ничего не понимая, Варя шла за Марфой. Молча они спустились вниз, подошли к выходу. У парадного подъезда стояла поставленная на полозья карета.

— Вот твой новый господин, — сказала Марфа, подведя ее к сидевшему в возке помещику. — Андрей Родионович не хочет больше видеть тебя около себя.

Наутро Баташев велел позвать к себе Уланова.

— «Самнитские браки» больше в театре не показывать, — строго сказал он. — Подберите другую пьесу — полегче, повеселее, чтобы музыки, танцев было побольше!

Уланов низко склонил голову в поклоне, чуть слышно прошептал:

— Слушаю-с!

Весь этот день Андрей Родионович был не в духе. Но к вечеру он прокатился на санках по лесу, затем хорошо поужинал, запивая курицу бургундским, и настроение его улучшилось. Когда он перешел из столовой в кабинет, чтобы сесть за накопившуюся за рождественские дни почту, Масеич доложил, что режиссер домашнего театра Уланов просит принять его.

— Что ему надобно?

— Хочет самолично высказать.

— Ладно, пусть войдет!

Пропустив Уланова в кабинет, Масеич удалился.

— Просить о чем хочешь? Если об этой негоднице, то не проси, толку не будет.

— Нет, не просить. Я пришел сказать вам, что я хоть и крепостной, но учился в Италии, был во Франции, знаю то, чего вам и во сне не снилось. И вот я пришел сказать вам, владеющему только одним — деньгами, что вы подлец!

— Ты пьян, мерзавец!

— Нет, я не пьян. А хоть бы и так, что с того? Последний пьяница лучше, честнее вас во сто раз!

Баташев нервно позвонил.

— В холодную! — приказал он явившемуся на зов Масеичу, указывая на Уланова.

Несчастного режиссера увели.

А наутро по поселку прокатилось: Уланов повесился!

Было так. Ночной сторож, совершая обычный обход, тихо брел по улице, изредка погромыхивая колотушкой. Тащившаяся за ним собака внезапно остановилась, понюхала воздух и, подбежав к помещению, где жили псари, начала тоскливо выть. Сторож попробовал позвать ее за собой, по она не тронулась с места. Тогда он подошел к окну, около которого выла собака, заглянул вовнутрь и, испуганно отпрянув, торопливо закрестился. Посредине комнаты висел не перенесший позора и унижения барский режиссер Уланов.

На кладбище хоронить самоубийцу не стали: церковным уставом это было запрещено. И отпевать его заводской поп не стал. Те же псари, что накануне, исполняя барское приказание, наказывали несчастного, сколотили из неструганых досок домовину, положили в нее покойника и, поставив на дроги, привезли к яме, вырытой у кладбищенской ограды. Когда гроб сняли с телеги, появился невесть откуда взявшийся поп Сорока. Был он зело во хмелю, но почему-то одет в церковное облачение и с крестом.

— Отыдите, окаянные! — рявкнул он на псарей, и те, оробев, отошли в сторону.