Железная роза

— Доктор Ланцманн, мне неизвестно, что мог рассказать вам наш общий друг, но что бы он вам ни рассказал, в любом случае он рассказал вам слишком много, чтобы вы могли надеяться продолжать свою деятельность, если не дадите нам некоторые гарантии.

— Гарантии? О чем вы?

— Я хочу получить историю болезни этого больного, а также магнитофонные записи сеансов.

— Никогда!

Зильберман пожал плечами:

— Право же, не стоит произносить столь громкие слова. Мы спокойно подождем, когда вернется мой друг Грубер, и он проводит вас к вам в кабинет, где вы поищете эти документы. Поверьте, я сумею быть благодарным за ваше сотрудничество.

— Вы и впрямь уверены, что вам все дозволено!

Ланцманн с отвращением смотрел на Зильбермана.

Тот снова пожал плечами и обратился к Марте:

— Марта, налейте нам немножко шампанского.

Марта, повернувшись к ним спиной, разлила шампанское, и я со своего места заметил, что она бросила в один бокал какую-то таблетку. Наверно, чтобы успокоить Ланцманна. Но если они намерены дождаться Грубера, то ожидание может затянуться навечно. Я решил, что пришла пора вмешаться.

Подождав, когда Марта выйдет на середину комнаты и протянет бокал Ланцманну (тот взял его), я выступил на сцену за спиной у Зильбермана. Естественно, в руке у меня был пистолет.

— Будьте добры поднять руки.

Зильберман мгновенно обернулся, держа палец на спусковом крючке, и я выстрелил одновременно с ним. Моя пуля раздробила ему запястье. С криком ярости и боли он выпустил пистолет и шлепнулся на канапе. Выкатив глаза, он закричал:

— Вы с ума сошли!

— Только что это же самое вам сказал доктор. Марта, Ланцманн, сядьте на канапе.

Они медленно уселись, держа руки на виду. Марта выглядела совершенно невозмутимой. У Зильбермана текла из раны кровь, окрашивая красным рукав и цветастый кретон канапе. Он зажимал рану желтым шелковым платком, пытаясь придать побледневшему от боли лицу спокойное выражение. Я приблизился к ним, сохраняя безопасную дистанцию, схватил бутылку шампанского и долго пил из горлышка. Шампанское было холодное и приятно пенилось. Оно меня несколько приободрило. Итак, все главные действующие лица драмы сошлись вместе. Можно начинать последний акт. Я сел на подлокотник одного из кресел, держа под прицелом милую троицу. Они смотрели на меня, недвижные, как статуэтки саксонского фарфора. Первым делом я обратился к Ланцманну:

— Ну так что, доктор, вы по-прежнему считаете меня параноиком?

Он пожал плечами. Следующим был Зильберман.

— А вы, мэтр, все так же убеждены, что я — Грегор фон Клаузен?

— Кем бы вы ни были, вы — гнусное отродье.

— Ну что ж, имея в виду моего папашу, этот ваш эпитет мне кажется вполне оправданным. Вы сказали доктору, что ищете?

— Это его не касается.

— Напротив. Его беспристрастный анализ мог бы оказать нам неоценимую помощь. С вашего позволения, я быстренько введу его в курс дела. Доктор, эта молодая женщина — моя жена Марта.

Ланцманн надел очки, словно ему предстояло осмотреть экспонат, представленный в музее. Марта не шелохнулась; она с отсутствующим видом сидела положив голову на спинку. Я продолжал:

— И однако же она никакая мне не жена. Она — наймитка Зильбермана, в ее обязанности входило шпионить за мной, чтобы выяснить, где я мог спрятать документ, который упорно разыскивают эти дамы и господа и в котором содержатся сведения о незаконной и нелегальной организации «Железная Роза». Мой отец, покойный Лукас фон Клаузен, возглавлял эту организацию. А мой брат, Грегор фон Клаузен, которого я считал погибшим в раннем детстве, раскрыл ее существование, убил моего отца и похитил этот документ. Похоже, что сейчас Грегор действительно мертв. Но эти кретины уперлись, что я — это он и что я их шантажирую.

Разъяренный Зильберман прервал меня, пародируя Лафонтена:

— А коль это не вы, то кто?

— Это могут быть и Грубер, и Марта, и вообще любой из ваших людей, контактировавших с Грегором.

— Марта до знакомства с вами не сталкивалась с ним.

— А Грубер?

Зильберман с явной неуверенностью тихо пробормотал: «Грубер… » — и повернулся к Марте-Магдалене, словно ища у нее поддержки. Кровь у него остановилась, но ему было чудовищно больно: кость-то раздроблена… А я снова обратился к Ланцманну:

— Доктор, вы давно знаете меня. Я был откровенен с вами. Часто рассказывал о своем брате. Подтвердите этим неудачливым шпионам, что я не Грегор фон Клаузен, а Жорж Лион.

Ланцманн пристально смотрел на меня. Потом он хрустнул пальцами и повернулся к Зильберману:

— Так вот, мэтр, уж коли мы оказались в таком положении, я могу заверить вас, что этот человек…

Ланцманн сделал паузу, отпил глоток шампанского.

— М-м-м… «Кристалл-рёдерер» шестьдесят третьего года… превосходно… да, так вот, я говорил: этот человек и есть Грегор фон Клаузен.

Я не верил собственным ушам!

— Мерзавец! — взвыл Зильберман, адресуя это определение мне и вскочив в порыве негодования.

— А ну сядьте! — приказал я ему.

Прозвучал выстрел, и Зильберман рухнул на пол.