К горлу фрейлины приставлен кинжал, рука Педивера дрожит, глаза безумно вытаращены. А по коже Хелии стекает алая капля…
– Брось оружие! Брось! – визжит барон.
«Не надо! – вскричал внутренний голос. – Ты нужен Сноудону, убей барона и беги туда. Хелия поймет, для нее королевство важнее жизни».
На пол тяжело упали прут и меч. Фрейлина с глухим всхлипом отвела взгляд. Барон крикнул Эжену:
– Хватит хныкать, вяжи его! Тащи его снова на пыточный стол…
Палач, поймав тревожный взгляд рыцаря, ощерил гнилую пасть.
– Не пугхайся, рано, – проскрипел гнусно.
Инконню нашел силы кивнуть:
– Хорошо.
Эжен рявкает раздраженно:
– Давай прут, я этой паскуде глаза выжгу!
Хелия испуганно пискнула, завращала глазами. Инконню представил как к веку приближается кончик прута, белый от жара, как трещат и вспыхивают ресницы, как неспешно прут проникает в глазное яблоко, мерзко шипит, и в сознание хлещут волны дикой боли и страха, а на щеку падает плохо пропеченный сгусток слизи…
«Перестань, дурак! Умрешь от страха раньше», – подумал зло.
– Эжен, кто тебе дал право распоряжаться? – спросил барон хмуро.
Эжен, вздрогнув, опустил голову, касаясь и резко отдергивая пальцы от распухшей щеки.
– Извините, господин барон, – сказал виновато.
– Глаза выжгу я, – заявил Педивер непререкаемо. – А ты можешь попортить мордочку.
«Господь не допустит, явит спасение!» – полыхнула безумная надежда.
Прут со злым шипением коснулся щеки. Эжен под хриплый смех палача вдавил раскаленное железо в плоть. Инконню затряс головой, стиснул зубы. Стало солоно от крови, прорвался сдавленный крик.
Эжен хохотал, наслаждаясь видом обугленной кожи и болезненной багровостью паленого мяса.
– Давай свежий прут!
Палач охотно выполнил просьбу. Эжен, дрожа от нетерпения, приложил раскаленный металл ко второй щеке. Инконню со стоном отдернул голову.
Мучитель отвел руку, затем резко вложил металл в начаток раны, яростно вороша. Плоть противно шипела, по подвалу тек тошнотворный запах горелого, кровь хлестала темными струями, остужая жар прута.
Инконню захлебнулся воплем, резко дернул головой, и на щеке мучителя повис плевок. Эжен отбросил железку, хлестнул его ладонью по лицу:
– Вот тебе, сраный рыцарь!
Инконню хрипло расхохотался, Эжен в недоумении отошел.
– Завистник, – прохрипел Инконню. – Ничтожество, ты просто желчью исходишь от зависти, ты посрамление рыцарства.
Пинок в живот прервал слова, Инконню обвис на цепях, изо рта потекла кровь.
– Это ты будешь завидовать моему здоровью, ублюдок! – прошипел Эжен.
Педивер скомандовал:
– Пока хватит! Дайте ему передохнуть, а то дьявол раньше времени приберет его душу. Хрыч, доставай вино.
Палач откуда ни возьмись достал кувшин, поднос и три кружки. Хрыч торопливо наполнил кружку, опростал залпом.
Педивер склонился над розовым ушком Хелии, плотоядно облизал, отчего фрейлину затрясло.
– Нравится, дорогуша? – спросил барон елейно. Девушка, захлебываясь плачем, что-то злобно пробурчала. – То ли еще будет, веселье начинается.
От его свистящего шепота Инконню содрогнулся, по щекам потекли слезы.
«Я изуродован, изуродован! Придется ходить постоянно в шлеме. Проклятье, все из-за Хелии. Не будь ее…»
Недостойная мысль обожгла сильнее прута, Инконню протяжно застонал, пряча взгляд от фрейлины.
«Так мне и надо. Подобные мысли ставят меня в ряд с подонком бароном и Эженом!»
«Но почему? – изумилась потаенная часть души. – Ты справедливо сожалеешь об увечье, правильно называешь причину. Ничего бы не было, если бы не эта истеричка, ты бы спокойно околачивался при дворе, охмурял дам внешностью, счастливо жил. А теперь сдохнешь ни за что, ради рыцарских фантазий. А ведь у человека нет ничего дороже жизни…»
Тяжелый удар по голове вышиб вообще все мысли. Инконню сдавленно всхлипнул, стал учащенно смаргивать мутную пелену.
Педивер задумчиво оглядел изуродованное лицо, хлестнул по щеке – на одежду барона брызнули темные капли. Педивер, брезгливо морщась, вытер ладонь об лохмотья рыцаря.
– Хрыч, не хочешь присоединиться?
Палач поворошил клинком волосы Хелии, пожал плечами:
– Я люблю пытать на столе. А со стоячим и не знаю, что делать.
– Тогда отдохни, – сказал барон участливо.
Инконню содрогнулся от удара в живот. Хелия заплакала. К ненависти к мучителям прибавилась злость на взбалмошную дуру.
– Зачем ты ее мучаешь? – прохрипел рыцарь. – Ты же не животное.
Педивер, отступив на шаг, подул на костяшки кулака.
– А зверь на такое и не способен, – сказал он холодно.
– Зачем? – простонал Инконню сдавленно, содрогаясь от женского плача.
– Попытаюсь объяснить, – пожал плечами барон. – Это… сладко.
Инконню приподнял брови.