Железная трава (сборник)

Петруньке машина не понравилась: жидкая какая-то, и краска местами слезла.

— Пойдем, — сказал он тихо, толкая отца в бок, — слышь, пойдем!

— Да вам чего, собственно? — допрашивал чернобородый. — Может, жаточку хотели?..

— Нам-то? Не-ет! — заторопился Аким, кося глазами. — Кака там жатка! Так-мы… невзначай зашли.

— Ну, бог с тобой, — вздохнул чернобородый. — Только напрасно… Магарычу бы выпили… На вот, возьми!..

Он протянул пачку книжек в радужных обложках и картон, свернутый трубкой.

— Да на што нам? — отговаривался Аким, но взял, спрятал книжечки за пазуху, а трубку передал Петруньке.

Через час книжечки и трубочки разных размеров и цветов торчали у Акима и Петруньки отовсюду: из-за пазухи, из-за кушака, из-за голенищ и обуток.

Подымаясь по улице, они не пропустили ни одного склада. Глядели, щупали, толковали, а толку все не было… То в цене не сходились, то в сроках кредита, то машина не нравилась. От быстрой смены машин у Петруньки рябило в глазах и голова кружилась. Аким хмуро жевал пересохшими губами и то и дело скорбно сплевывал слюну. Оба были в пыли. Горячая песчань забиралась в рот, нос, уши и серым налетом покрывала лица. У Петруньки, как из-под маски, ярко сверкали зубы. В сердце парнишки была растерянность; думалось, что сноповязалки не купить им никогда.

— Ба-ать, — ныл он, — давай, чо ли, у этих возьмем!..

— Поговори еще!.. — рычал Аким. Но уже и сам терялся. В городе он был не впервой, еще прошлой осенью покупал двухлемешку, и каждую зиму, обычно по нескольку раз, возил на продажу зерно, но до сих пор не мог свыкнуться… Было такое чувство, точно кругом расставлены сети и капканы, и надо было идти осторожно, оглядываясь… «Шутка сказать, — стояло в голове настойчивое, тревожное, — четыре ста целковых… Не грибы ведь — четыре ста!»

В казенном складе чуть не порешили купить: прошлую осень плуг тут взяли… Но спохватились. «Купить-то купишь, да потом как? Кабы за наличные, а то часть отдай, остальные по срокам… А казна — казна и есть: чуть в срок недодал, сейчас за хребет… Волостной там… урядник… Давай!..»

Наконец, уже в полдень, когда вся улица, как большая, жарко натопленная печь, дышала пыльным зноем, снова пришли к большой голубой вывеске.

— Сто… то-о-оль! — прочитал Петрунька. — Немцы, должно…

— А ты не болтай-ка!.. — досадливо отозвался Аким.

Вошли на просторный двор, и у Петруньки снова разбежались глаза. Пока отец толковал с приказчиком, мальчонка глядел по сторонам и никак не мог наглядеться. Чего тут только не было!.. Голубые плуги с стройно поднятыми грядилями; грузные молотилки на зубчатых колесах; белые, как кипень, жернова, огромными калачами грудившиеся у стены; гора ящиков под навесами, целый ряд золотых жаточных крыльев, и над всем, как большой черный палец, подняла вверх свою трубу паровая машина… А вот и сноповязки: одна, другая, третья… Уйма!..

«Склад ахтительный, — решил Петрунька, — сурьезный склад». И когда увидел отца, снова направлявшегося к выходу, чуть не заплакал от досады.

— Ты куды? — нагнал он его и заныл: — Опя-ять трекнулся!

— Поговори у меня!..

Приказчик, начиная от сапог и кончая бороденкою, пыльный, держал Акима за рукав и причитал, видимо, теряясь:

— Да ты постой! Хоть ног-то своих пожалей! Слушай, вот что… Эх, да и бестолочь, право!

В конторе распахнулась дверь, на крылечко выскочил простоволосый человек в пиджаке и, взмахивая рукой, зычно закричал:

— Эй, милый человек! Зайди-ка в контору! Эй, слышь, на минутку!

— Да пошто? — отбивался Аким, но уже неуверенно, вяло. — Пошто нам контора?..

— А ты зайди, не съедим!.. — приговаривал простоволосый человек. Он сбежал с крылечка и подхватил Акима под руку. — Чего уперся-то быком?..

Аким покорился, но в голове его ныла мысль: «Приехать бы через день… Деда взять, чего ли? Все таки — старик бывалый!..»

III

Косые лучи солнца, заглядывая в контору, играли на грязном полу, на пестрых плакатах, развешанных по стекам, на железном ржавом болтике, брошенном на подоконник.

Аким истово перекрестился на образок, висевший в углу над ящиком кассы.

— Здравствуйте-ка…

— Присаживайтесь, гостями будете! — звонко заговорил человек в пиджаке, таща гостей к скамье. — Садись-ка, молодой человек…

Петрунька опустился на кончик скамьи, за ним — Аким, бегая глазами по сторонам.

— Я заведующий складом, — ласково и внушительно начал человек в пиджаке. — В чем же вышло у вас дело? Зачем обижать нас? Даже зайти не хотели…

— Пошто не хотели? Торопимся мы… — сказал Аким, сгребая пышную свою бороду в кулак и зорко вглядываясь в заведующего: сутулый, голова и бородка с проседью, усы этакие представительные, пегие; лоб, как у важного барина, крутой, а глаза хоть и поношенные, но вполне обстоятельные.

— Вам снопозязочку?.. — голос у заведующего был то зычен и суров, то вдруг падал, мягчал, становился кротко заискивающим.

— Ее, — угрюмо отвечал Аким и вдруг снова забеспокоился, поднялся на ноги. «Старика бы надо», — метнулось в голове.

— Да ты сиди! Чай будем пить… Андрей! поставь-ка самовар… скорее…

— Мы попили…

— Ничего, нас не разоришь, денег за чай не возьмем… Хе-хе!