Железная трава (сборник)

— Однако идем, поздно… Когда-нибудь расскажу о годах подполья… Ну, да тебе это не внове… Эх, суровое было времечко, а вспомнить радостно!..

[1910—1923, 1954]

НА ЗЕМЛЕ

1

Когда-то весь Заволок, хотя и слыл он на Алтае за деревню, в горсть собрать можно было. Заседатель, заглядывая сюда, так и говорил заволокцам: «Да я вас, таких-сяких, в кулак всех и — по ветру!» Не ядреное было селение, но за себя постоять могло. Даже перед начальством. По другим местам старцы-начетчики только и знали, что от вражеского ока книги старого обряда прятали, а в Заволоке всё на виду.

Примчится кто-либо из начальства, пошумит для порядка, пугнет попом-миссионером и — прочь. Знали заволокинские, как гнев власть имущих в ласку обращать: покой-то дороже золота.

Жители тутошние считали хозяевами себя. «Наши предки, — повествовали они, — еще при царице Катерине земли эти заняли. Жители мы что ни на есть коренные!»

Самым почетным человеком в Заволоке был старец Анисим Бирюков. Двор Бирюкова — хоромы, а в хоромах тех — молельня, а в молельне — все богатства староверья: крест осьмиконечный литого серебра; чаша в золоте, четьи-минеи времен незапамятных; апостолов послания, киноварью расписанные.

Старший сын у старца — богатырь. Павлу под пятьдесят, а он дедову соху — парой кони еле тянут — так и пошвыривает на пашне. С медведем такому повстречаться не страшно.

Поднялись годков этак пяток тому назад алтайцы против Заволока. Горько стало инородцам: затеснили их мужики, с самых тучных пастбищ изгнали, к матери Катуни на локоть не подпускали. И вот собрались с духом алтайцы, вооружились батожками, да и нагрянули к Заволоку. Тут и отличился Павел, сын Анисима. Первым к косоглазым вышел.

— Пошто пришли, н-но?!

Так взревел, что и заседателю завидно стало бы.

Смутились алтайцы.

— Гости пришли, гости! — закричали передние.

— В гости? — ухмыльнулся Павел. — А для чо же, басурмане, оружие с вами?..

Выскочил из толпы один, тощегрудый, старенький. Не выдержал: плачет, косички крутит, кричит Павлу наголос:

— Жюлики ваша, жюлики!.. Землю грабил, Катунь брал, к шишам гнал… Жюлики!..

Дрогнули алтайцы, ощетинились, и быть бы тут побоищу, да нашелся в одночасье Павел.

«Господе Исусе!» — покрестился, крякнул и со всей силы отпустил старику оплеуху.

«А, кудайым!» — вырвалось у толпы, а Павел, сбоченившись, как есть один, не оглянувшись даже, пошел на врагов. Двинулась за ним и вся громада заволокская.

Тут и разбежались алтайцы кто куда без крика. Утащили за собой и старика полумертвого.

Говорили с той поры о Павле:

— Орел у нас Павел… Как войнишка с Алтаем была, первым за мир постоял!..

Павел долговяз, нескладен. Длиннорук он, буен волосом, тяжел и угрюм в слове, а глаза отцовские: сини, молоды. Все в них по-ребячьи открыто. Кажется, загляни хорошенько, так и донышко увидишь. Только в сердцах, злобясь, темнели, колючим огнем наливались глаза Павла. Так было и в тот раз, на зимнего Николу, как прибыл из Бийска за пушниной Прокл Кучурла и разговорился о всяких недобрых новостях.

Раз в год гостевал купец в Заволоке, и народу стекалось к Бирюковым пропасть: каждому охота послушать, что на белом свете деется. Собрались и тут. Долго о всякой всячине молол гость, а на закуску, прищурившись, выпалил:

— Ну, братцы, теперь доржись за грядушку!

Притихли вокруг.

— Чего еще, выкладывай, — попросил Анисим.

— А и выложу, за мной не станет… Только худое слово у меня!

Отпил Прокл кваску, обсосал не спеша усы, да и оповестил:

— Так что гостенечки к нам из-за Каменного Пояса жалуют, на земли наши садятся, деревни свои обосновывают.

Загудели люди:

— Каки-таки гости, где садятся, по чьему приказу?..

Торговый человек закачал головою.

— Эх вы, глухари! Сидите, как ведмеди в берлоге, а у Сросток две заимки построились, да и повыше, бают, селение налаживается… Люди идут дошлые, начальство же не сильно, похоже, обижает их… Почему так? А потому, что много от них, мужиков тех, беспокойства на родных-то землях… Кому? Известно кому: господам помещикам!.. Слышали, чай, чего натворило крестьянство-то там… опосля войны с японцами?!

— Как не слыхать, слыхали! — подал голос Анисим. — У нас тож происшествия всяки были с суседями нашими, алтайцами… Вон он, Павел-то, сынок-то мой, первый о ту пору за мир постоял… Ну, ин ладно! Ты вот, Прокл Ермолаич, насчет Сросток помянул… А не слыхал ли, какой они, тамошние-то новоселы, веры доржатся?..

— Веры христианской, а только не вашей… Из Бийска попа просят… Однако ж не в том беда!

— А в чем?

— Да вить их тыщи прет! — воскликнул Кучурла. — Поймите вы — тыщи! Всю вашу Катунь полонят…

— Но? — поднялся в углу Павел.

— Скрозь все погрызут!..

Воззрились мужики на Павла и видят: потемнели ясные глаза его, колючим огнем брызнули.

— Чего зря болтать… Не бывать этому!..

Громыхнул, как камень повернул.

И примолк торговый человек Прокл Кучурла.

2