Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I

И когда мы возвращались по узким улочкам, теперь полным в вечерней прохладе лохмотной толпою, я видел продырявленные плоские крыши, осыпавшиеся дома, тощих ослов, чахлую зелень, точно и она не смела подняться под пристальным и жадным взглядом Аббас Измаила. В разорванные бурнусы сквозит истощенное, исхудавшее бронзовое тело. Старухи в невероятных отрепьях на каждом шагу просили милостыню. Такого царства нищеты я еще не встречал в Марокко. На одном перекрестке валялся мертвый осел. Раздулся. Нельзя было дышать около. Подошел седой, голоногий мавр… У него остроконечный посох. Он несколько раз ткнул им в гнилье. Посох глубоко уходил в труп. Наконец, нащупал более твердую часть. Вырвал ее и понес. На углу — уличная кухня. Окутанная чадом пригорелого бараньего мяса и сала. На тонких шампурах жарится, шипит и во вей стороны брызгается что–то вроде кавказского кебаба. Мавр швырнул тухлую ослятину и подал очаву — местную медную с дырою посередине монетку. Повар испек эту мерзость. Надо было видеть, с какой жадностью старик ел ее!

Мы не могли выехать отсюда ночью. Племя Бени Ассун, ограбленное тем же гостеприимным «отцом милосердия» шейхом Аббас Измаилом, восстало и в пустыне за Тафиле- том было не безопасно. Приходилось странствовать днем. Зной. Казалось, мозг растапливается в своей костяной коробке, но оазис «нищего султана» был недалеко. Всего в шести часах пути. Как ни жгло солнце, а за это время оно не могло высушить воду в наших мехах. К десяти часам мне показалось, что раскаленный воздух жжет мои легкие. Трудно было сосчитать удары сердца, так быстро оно билось. Испуганная птица в клетке. Глаза слепило сквозь плотную ткань. В мистической дали — миражи. Когда я приподымал покрывало — вдали огненная сказка рисовала белые призраки трепетных сводов над голубыми водами. Колебались чудовищные деревья, вися над смутным краем пустыни. Сквозь деревья — точно они были прозрачны — медлительно тянулись фантомы верблюдов. И вдруг пропадали и верблюды и деревья и до боли четко и резко там стлались гребни песчаных бугров под бледным от ужаса опаловым небом. Я был в полусне, близком к агонии, когда около послышался крик. Очнулся. Мой Леви бен Дауд хохочет, простирает вперед руки. С ума сошел? Солнечные удары здесь выражаются и в такой форме.

— Что случилось?

— Там… Там.

И кончить не может. В горле у него какой–то клекот. Слова обрываются.

Вдали что–то наметилось. Верблюдов не удержать. Вытянули змеистые шеи и точно распластываются в воздухе… «Что–то» складывается в зигзаги далеких еще, во все стороны склонившихся пальм. Оазис? Даже молчаливый, сумрачный проводник наш — царь каравана, величавый, повелительный, огнеглазый, затянул какую–то песню. Казалось, дикая птица с высоты хрипло сзывает других крылатых хищников… Пальмы оазиса растут. Мы к ним или они к нам? Быстро–быстро. Неужели там тень, прохлада, говор вод, прохладная трава, в которую так бы и впился обожженным лицом. Вот он, где настоящий рай.

— Тут уже нет власти шейха Аббас Измаила… Сюда — руки его коротки. Да сожжет шайтан душу его в адском огне.

Шепчет Леви бен Дауд.

Точно адский огонь злее этой только что пройденной нами пустыни!

III

Вечер. Лунный. Далеко четкие тени пальм. Под навесом прохлада. Веселы чистые воды ручья. Громадные цветы прячутся под широкими, точно лакированными листами. Не то лилиями, не то туберозами кружат голову. Не разобрать этого опьяняющего запаха. Белый куб под таким же куполом. На стене трещины, точно зигзаги следов от проворных ящериц. «Гробница праведного»! Султана Абраила! Прозванного «Святым нищим».

— Давно это! Тут он и похоронен. Поди и помолись около.

— Я христианин.

— А я еврей. Израиль тоже поминает его святое имя. Он был милостив ко всем. С ним Тафилету легко жилось. Народ богател, а его кадии нищенствовали. Лопались люди от жира. Точно бараньи курдюки ходили. У каждого паслись свои верблюды, кони табунами бегали. Овец никто и не считал. Дома стояли такие, что Фец и Могадор нам завидовали. Мухараби (ставни) вырезывали из драгоценного дерева. А мечети? Ты видел наши развалины? И все это исчезло. Ты слышал сказку, как в голодный год мышь большого верблюда съела? Абраил–нищий правил нами полвека. Это было тогда, когда море у самых стен Марокеша шумело, а теперь до берега и в неделю не доедешь. Вот тут, под этим белым куполом и лежит Абраил! Тафилет тогда был сам себе владыкой. Мы свободно выбирали себе вождей и, когда умер великий Аббу Аббас, народ не знал, кого поставить на его место. Он как дерево Асна — не дал семени. После него никого не осталось. Обратились наши к старцам Ассаца — к мудрым змеиным дедам. Те помолились и было им видение. Сам Аббу Аббас явился к ним и сказал: спустите моего сокола и куда он опустится — там и ищите наследника мне.