Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I

Впечатление мертвой земли сильнее. Вон там были чудсные рощи с многовековыми зелеными мохнатыми богами мощных дубов, во все стороны простиравших благословляющие ветви. От них голые стволы. Вершины обгорели? Нет, не обгорели. Если бы так — чернели бы, как уголь, а эти тоже в стальном налете. Где же люди, животные?

Еще несколько виражей.

Чуть не касается земли. Зловещая тишина. Ничто не шелохнется. На его воздушный корабль залаяла бы собака, испуганно, сторожко бросая свое отрывистое «берегись». Нет. В древнем Аиде, в царстве теней хотя бы призраки скользили. А тут и призраков нет. Тут и смерти нет, потому что нечему умирать.

Взвился опять. Скорее бы домой. Утренняя звезда сверкает, как голубой бриллиант. На востоке розовеет. Ни одного облачка. В рождающемся дне дали раздвинулись. Еще ужаснее тусклая стальная кора земли. Он бросил снаряд из автоматической пушки. Грохот во все стороны… Треск разрыва. Эхо повторило. Мертвое, странное. Точно волны звуков ударились в металлические стены. И никто опять внизу не шевельнулся. Никого это не разбудило.

Сердце сжалось от еще не определившегося ожидания.

VI

Алехин посмотрел карту. Розовые огоньки отмечали на ней города и села. Глядя вниз, он видел отблеск стали, как будто эту красоту человеческого строительства покрыли одним металлическим футляром. Просветлевшее небо загоралось радужно. Но в нем ни одной птицы. Солнце скоро поднялось и на железной коре погибшего мира засияло холодными сухими отблесками. Сердце Алехина сдалось. Точно оно билось в острых когтях. Передвинул радиатор быстроты на высшую точку. В резервуаре двигательного газа — захрипело. Слышался свист воздуха, рассекаемого аппаратом. На севере опять выступили вершины гор. Снеговая кайма их золотым зигзагом прорезала безоблачное небо… Снеговая. Остались ледники? Влага — значит жизнь. Там, верно, зелень, и цветы, и белые стены людских гнезд, и пение птиц, и говор ручьев. И благодатные тени дерев в солнечных долинах. И дыхание полей… И нет противного кислого запаха стали.

Скорее… Скорее домой… Домой!

Указатель скорости закачался, как маятник… Стало опасно. Алехин передвинул назад… Указатель успокоился и только слегка вздрагивал в стеклянной коробке.

Делалось жарко… Алехин опустил шелковую занавеску. Все в кабинке утонуло в глубокой тени.

Домой!

Да где же он, дом?

Налево четкая кайма знакомых вершин. Вон и скалы, где в чертовой дыре должен быть его завод. Над ним ни дымка, ни отсвета. Рощи? Изумительные по мощи и красоте рощи, где каждое дерево, как царь, одиноко стоит посреди своей зеленой площадки и помнит времена крестовых походов. Сады?.. Древний город весь в башнях, воздвигнутых Римом цезарей; башнях, которых средневековье точно броней одело барельефами?.. За городом его владения. Его чудесные парки. В прохладной и ароматной тени их сейчас же должны быть и Юю и Митя. Не ошибся же он — тут это, тут. Вон каменный перст, указующий небо — утес св. Николая. И к нему лестница гигантов — ступени доломитов.

Да, это тут… тут… Сейчас… Сию минуту…

И везде железная кора. Стальной блеск. И в воздухе, уже накалившемся под солнцем, тот же кисловатый запах стали.

С головокружительной быстротой, едва управляя рулем — руки дрожат и сердце холонет — Алехин широкими кругами спускается к земле, его земле. Уже не смотрит на розовый огонек карты. Его не уловить сейчас. Пульс регулятора тоже не усчитаешь. Весь в сплошном треске… Только над своим прудом Алехин пришел в себя и повернул рычаг предохранителя… Прудом… В который так четко смотрелись лавры и магнолии… Дом… Белый в террасах… Плоская кровля вся в азотеях… Балконы… Да где же все это? Стальная потрескавшаяся кора хранит еще их очертания, но и там нет жизни, нет движения.

Машина уже бежит по твердой почве. Мягко скользят ее колеса…

Алехин выскакивает. Оглядывается. Земля под ним звенит, как сталь и как сталь накалилась. Жжет подошвы.

— Тут… тут ведь было… Где же… Где?'

Кричит во всю мочь. Даль отзывается опять, как стальная стена. Далеко уносятся странные звуки… Чу? Чей это голос? Ответ ему?

Повернулся туда… Никого… Его старые кипарисы. Стоят длинными иглами в высь, ни хвои, ни ветвей. Стальные иглы. От древней аллеи — железные пни. Солнце везде. Раскаляет и непроницаемую кору земли и остов сказочного сада. Остро сверкает на стальной земле, отражается на стальных стенах мертвого дома… Под ногами? Алехин ткнул ногой. Приросло. Неужели его остроносый шпиц? И тоже твердый, как металл… Ударил… Звенит. Холодный ужас перед чем–то роковым, неисправимым, неизменным… Хочет крикнуть — хрипит. С болью вырываются звуки… И на хрип ему отзывается кто–то…

Бежит туда.

Дыра в землю…

— Сергеев… Вы?

Сергеев шелохнулся… Показывает в колодезь.

— Там… Там… Все вас ждали.

Плохо различимые ступени. Только верхние видны.

— Жена… ребенок.

— Там… Там.