Железное пламя

Ксейден закатал влажный рукав на правой руке, и я осеклась, увидев сморщенную ярко-красную линию, протянувшуюся от верхней части плеча до середины бицепса. Она была толщиной в дюйм сверху и раза в три шире внизу. Его явно восстанавливали, и если остался такой большой шрам, то он, должно быть, едва всю руку не потерял.

– Ты действительно пострадал, – прошептала я, и гнев разом покинул меня. В груди стало тесно. Наверное, боль была просто жуткая. – С тобой все в порядке? – Я задала этот вопрос, хотя минуту назад видела, как он буквально уничтожил Гаррика на тренировке.

– Я в порядке. Писец, должно быть, отправил отчет до того, как из Восточного крыла прибыл восстановитель. – Ксейден поправил рукав, скрыв шрам. – И ты ошибаешься насчет меня. Я бы не стал ждать точной информации, если бы услышал, что тебя ранили. – На этот раз я не стала отступать, когда он потянулся ко мне. Его рука обвила мою талию, а ладонь легла на поясницу, уводя нас из-под струй воды. Несколько дюймов между нами – одновременно подарок и проклятие, когда он наклонился. – Я не всегда спокоен или собран, и я никогда не контролирую себя, когда дело касается тебя.

Мое сердце подпрыгнуло в груди от этих слов, от постоянного напряжения, которое возникало между нами, от ощущений, которые распространились по мне от одного прикосновения. Не только вода меня согревала.

– Даже сейчас я не делаю то, что должен.

– И что же?

– Не тащу твою задницу на тренировочный мат, чтобы ты превратилась в горячую, потную и ноющую от боли массу после пары десятков раундов. – Ксейден оскалился. – Потому что я просил никогда не рисковать своей жизнью ради чего-то настолько банального, как разговор со мной! И тем не менее именно так ты и поступила. Опять.

– Я согласна на все, кроме спаррингов. – Проклятье, я даже не задумалась. – И не тебе меня наказывать. Ты мне больше не командир.

– О, я знаю. Каким-то образом нам обоим было гораздо проще, пока ты мне подчинялась. Когда дело касается меня, ты жаждешь полного разоблачения, так? Как тебе такое для начала? – Ксейден сверлил взглядом мои губы. – Я бы поступил точно так же, поскольку, когда дело касается тебя, я становлюсь таким же безрассудным, как и ты по отношению ко мне.

Мою грудь пронзила острая, сладкая боль. Боги, как же мне хотелось в это верить. Но мне также хотелось большего. Мне нужны были те же три слова, которые он требовал от меня. Я провела языком по нижней губе, и его глаза вспыхнули, когда комнату заволокло паром.

– Ты беспокоилась за меня.

В первый раз его это позабавило. Во второй порадовало. Сейчас голос Ксейдена звучал так, будто для него это стало откровением.

– Разумеется, я за тебя беспокоилась.

Медленно, давая мне все шансы отстраниться, Ксейден притянул меня к себе. Исходящий от него жар проникал в каждую замерзшую клеточку меня, и все жгучее беспокойство, которое я испытывала во время полета сюда, весь кипящий гнев, в которое превратилось беспокойство, трансформировался в другую, куда более опасную форму жара.

Проклятье, как же я его хотела. Хотела прикоснуться к каждому дюйму его кожи, почувствовать биение его сердца рядом с моим, чтобы убедиться, что он действительно в порядке. Я хотела, чтобы он был рядом со мной, внутри меня, так близко, как это вообще возможно. Я хотела, чтобы он заставил меня забыть о существовании мира за пределами этой комнаты, за пределами нас обоих.

– И ты рванула сюда, даже не забежав за своей курткой. – Ксейден медленно, мучительно медленно опускал голову.

Я кивнула.

– Потому что ты все еще любишь меня, – прошептал он мне в ухо за мгновение до поцелуя.

Слава богам, Ксейден не стал ждать моей реакции, ведь я не была уверена, что у меня хватит сил на отказ, особенно учитывая то, как он играл с моей нижней губой, нежно ее покусывая, а потом проводя по ней языком. Это было слишком хорошо, слишком правильно, слишком… слишком.

Впервые после Аретии он не стал дожидаться моей просьбы. Впервые его пресловутый самоконтроль дал трещину. Впервые он решил рискнуть и нарваться на отказ и поцеловал меня просто потому, что хотел, и, забери меня Малек, это именно то, чего я хотела – чтобы он нуждался во мне.

Я приглашающе приоткрыла губы – не только потому, что хотела его, но и потому, что он действовал на основе признания, которое мне не нужно было у него выпытывать или даже просить. Он застонал, его руки обнимали меня, и поцелуй стал точно таким, каким он назвал себя, – безрассудным. Ощущение, как его язык скользил по моему, а затем требовательно поглаживал, оказалось сродни фитилю, поднесенному к пороховой бочке. Я вспыхнула.

Потребность, похоть, желание – что бы это ни было – протанцевало по моему позвоночнику и собралось в источник непрекращающейся пульсирующей боли между бедрами. Я поднялась на цыпочки, обвила шею Ксейдена руками, но мы по-прежнему не были близки настолько, насколько желали оба.