Железное сердце

Она опустилась в небольшое кресло, сиденье и спинка которого были туго набиты конским волосом, мечтательно вздохнула, но тут же вскочила.

Сердце, которое до сих пор вело себя совсем тихо, негромко заурчало, точно замурлыкала большая кошка. Увлеченная исследованием домика, Софи, похоже, ничего не заметила. Зато заметили братья. И обменялись встревоженными взглядами.

– Нет, вы только посмотрите на эту картинку! – почти взвизгнула Софи, показывая пальцем на лесной пейзаж на стене. – Ой, олененочек! Барсучатки! Миленькие какие! – Обернувшись к братьям и Тапфен, она уперла руки в бока и заявила: – Ваш домик – просто ОЧ-ЧАР-ОВ-ВАШКА!

Иоганн предостерегающе поднял палец.

– Гм, Софи, я тут подумал… – начал было он, та перебила его, заметив что-то на столе.

– А это что такое? – спросила она, беря в руки кожаный ошейник, на котором болтался серебряный ярлычок с надписью «Хенрик».

– Собачий ошейник, – ответил Йоост. – Раньше его носил наш шнауцер. Он умер несколько месяцев назад.

Глаза Софи налились слезами. Губы задрожали.

– Нет, – сказала она. – О боже, нет! – И она прижала ошейник к груди. – В-ваш… ваш п-песик… умер? Он… он… умер? Малыша Хенрика больше нет?

На последнем слове Софи буквально взвыла и, наклонив голову, принялась поливать ошейник горючими слезами. Сердце ворчало и гремело.

– Бедный Хенрик! О какая трагедия! Он ушел так рано. Слишком рано!

– Брось, Софи! Хенрику было двадцать два года, – поспешил утешить ее Иеремия. – Собаки вообще столько не живут.

– Да, а еще он жутко пукал.

– И храпел ночи напролет, – ввернул Йозеф. – Сказать тебе правду? Я ничуть по нему не скучаю.

Софи подняла руку. Постепенно ей удалось взять себя в руки, и она сказала:

– Нельзя так говорить о мертвых. Память о Хенрике будет вечно жить в ваших сердцах, и… – Тут ее взгляд упал на кухонный стол. – О боже! А что это у нас здесь?

В два шага она пронеслась через комнату. Сердце пыхтело и стучало, как паровой молот. Стол был накрыт к обеду. Синие с белым тарелки ярко пестрели на фоне нарядной желтой скатерти. Однако внимание Софи привлекли не они, а блюда с едой посередине.

На одном была горка квашеной капусты с толстыми сосисками наверху. На втором – пышный грибной штрудель. Рядом – ломти золотистых шницелей. Румяные картофельные оладьи с капельками густой сметаны и яблочного соуса. Ну и конечно, черный хлеб, желтое сливочное масло в масленке и кувшин свежего молока. И яблочные клецки с заварным кремом на десерт.

Схватив картофельную оладушку, Софи умяла ее в три приема.

– Ммм! – мурлыкнула она, другой рукой обтирая жир с пальцев. Та же судьба постигла шницель – правда, пришлось сделать шесть укусов.

– Кусно! – заявила она с набитым ртом и потянулась за сосиской.

– Может, положишь еду в тарелку? И возьмешь вилку? – предложил Иоганн.

Но Софи только отмахнулась. Никогда в жизни она не ела такой вкуснятины. И теперь мела все без разбору, едва успевая жевать.

– Повар будет доволен, – заметил Юлий. – Такой комплимент его труду. Не слишком аккуратный, правда, но все же…

Софи услышала его. И вспомнила о хороших манерах. Ну, или попыталась.

– А где же повар? Я должна его поблагодарить! – воскликнула она, зажав в кулаке недоеденную сосиску.

И то сказать, она уже столько недель в Лощине, где ее так вкусно кормят, – и даже не видела того, кто готовит всю эту чудесную еду.

– Вебер? Здесь, у тебя за спиной, – сказал Иоганн, показывая на паука, стоявшего в углу, у очага, где он мешал что-то в кастрюле.

Софи посмотрела на него, шумно вдохнула и завизжала. Сильнее, чем когда увидела Тапфен. Сердце загудело, словно пожарный колокол. Она обежала стол и снова завизжала. И швырнула в Вебера сосиской, которую все еще держала в руке.

– Хватит, Софи! – одернул ее Иоганн. – Вебер совсем безвредный. Мухи не обидит!

– А вот это неправда, – буркнул Юлий. – Сегодня за завтраком он обидел не меньше дюжины.

– Тише ты! – шикнул на него Йозеф.

Вебер потер то место, где в него стукнулась сосиска. А потом моргнул всеми восемью глазами и заплакал.

Софи прижала ладони к щекам, устыдившись своего поступка.

– Что я натворила? – прошептала она. – Прости меня. Я так ужасно виновата. Пауки пугают меня. Но я вижу, что ты очень милый. Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить? – Бросившись к пауку, она схватила его за две лапки. – Пожалуйста, прошу, умоляю, скажи, что ты прощаешь меня!

Вебер шмыгнул носом и нерешительно кивнул. Софи радостно захлопала в ладоши, а потом крепко обняла паука и повисла на нем. Вебер, задрав четыре лапки, беспомощно смотрел на братьев.

Юлий подтянул к Софи стул, взобрался на него и мягко оторвал от повара ее руки, одну за другой.

Софи попятилась, прижала ко лбу ладонь и сконфуженно посмотрела на братьев:

– Я… я не знаю, что со мной стало. Обычно я… лучше владею собой.

Подошел Иоганн и вынул из кармана стетоскоп. Он был сделан из куска охотничьего рога и гибкой медной трубки.

– Вы позволите? – церемонно обратился он к принцессе.

Софи кивнула и села. Ее вдруг охватила усталость. Иоганн нагнулся к ней, приложил стетоскоп к груди и стал слушать. Затем нахмурился, кивнул, выпрямился.