Железноцвет

– Отдачи почти нет, – говорю я, – импульса хватает ровно настолько, чтобы обеспечить ход затвора. Помни – после двухсот метров точность боя резко падает, но в пределах двухсот метров под него лучше не попадаться. Отцовские лаборанты прозвали его Зубилом.

Закончив с порошковым кругом, я оперативно собираю свое собственное оружие. На Зоино оно совсем не похоже: боевая часть представляет собой штук двадцать костяных “кистей”, сплетенных пальцами, словно у влюбленных скелетов. Сплетенные пальцы образуют своего рода тоннель, выход которого я стараюсь ненароком не навести на ноги. Облучатель легко ложится в руку; щека приклада мягкая и пружинистая, как мох. Гашетка напоминает человеческий язык. Даже не стреляя, это оружие способно натворить бед – об этом факте ее конструктор узнал тогда, когда рентгеновский снимок показал, что его руки за месяц работы были поглощены остеосаркомой. Последние дни он провел наедине со сращивателем и своим незаконченным прототипом. С ним в руках его и нашли.

– Помни, – говорю я Зое, – в магазине у тебя сто выстрелов, но вылетят они в миг, так что…

– Не лечи меня, Петь.

– Фото Алхимика показать еще раз?

– Такого урода ни с кем не спутаешь.

– В него старайся не стрелять, даже если сильно захочется. Держи, – говорю я, и протягиваю Зое пару ватных затычек.

– Уже хотела от майки оторвать.

– Стрельба – это пол беды. – Вот вторая половина, – говорю я. Покопавшись, я выпрастываю из кармана предмет, похожий на рессорную пружину, сделанную из хряща. – У нас будет двадцать секунд тишины, чтобы уничтожить все, что под нами, за исключением Алхимика. Готова?

– Всегда.

***

Я поднимаю воротник свитера, чтобы закрыть нос, и снимаю крышку с перечницы. Зоя вынимает из подсумка свето-шумовую гранату. Я замечаю, что ее губы беззвучно движутся.

Днем город, как город,

И люди, как люди, вокруг…

Как только я перчу созданный мною круг, гремучая смесь начинает громко шипеть; вверх летят искры, которые прожигают мой рукав. Я вскидываю облучатель. Гремучая смесь исчезает, оставляя на своем месте черную полосу, сквозь которую начинает пробиваться свет. Снизу вдруг доносится придушенный вопль.

– Поехали.

Изо всех сил, я бью “пружиной” об пол, и тут же ощущаю, как она начинает вибрировать. Она быстро нагревается в моей руке. С ростом вибрации в пружине все звуки вокруг нас растворяются. Весь мир погружается в замогильную тишину, и с тишиной приходит боль: кажется, изнутри черепа кто-то засунул пальцы в мои уши, возжелав выдавить мои перепонки наружу. Стиснув зубы, я показываю Зое три пальца. Она загоняет в гранату в гранатомет. Ее лицо посерело от напряжения.

…Но вечер приходит,

И все изменяется вдруг…

Пол обваливается, и Зоя немедленно стреляет в отверстие из гранатомета. Метнув пружину вперед себя, я ныряю в дыру. Мой разум спокоен и руки мои тверды – время сомнений прошло.

Приземляюсь в туче бетонной пыли, и рефлекторно стреляю в возникшую передо мной мишень. Удар импульса заставляет кровь врага вскипеть; его аорта лопается, а сердце взрывается, как паровой котел. Делаю шаг в сторону и поскальзываюсь на чем-то. Прицел сбит, мишень номер два уходит с траектории. Проклятье.

Я не слышу, как Зоя открывает огонь, но вижу поток костяных игл, дробящих врага в винегрет. Требуха виснет на люстре. Моя первая мишень падает, и за ней я наблюдаю следующую. Импульса ему досталось немного, но достаточно. Мишень делает неверный шаг и падает, выронив автомат. Кипящая кровь струится из его носа. Я обращаю свое внимание на центр комнаты.

Дезориентированная мишень пытается бежать, но костяная очередь перенаправляет ее в ад. Еще одна мишень лезет за пазуху, но я вправляю ей мозги, и мишень стреляет себе же в бок, не достав пистолет из кобуры. Крайняя мишень, оглохшая и ослепшая, пытается схватить лежащий на бильярдном столе автомат, но Зоя отбирает желание вместе с руками. Пыль, поднятая упавшим потолком, разлетается по залу. Бесшумно, не выдержавшая веса требухи люстра падает на стол, и миллион хрустальных брызг разлетается по комнате, словно салют. Ну, вот и все, кажется.

Напряженная, словно тетива, Зоя замерла, чуть наклонившись вперед, предвосхищая отдачу. В ее руках, Зубило дергается из влево-вправо, как стрелка сломанных часов, сканируя комнату. Ее глаза блестят, а на щеках горит румянец. Ее губы шепчут:

…Погаснут свечи, уйдет любовь,

Но этот вечер вернется вновь…

Я осторожно касаюсь ее плеча и показываю ей большой палец. Зоя бессмысленно кивает, как во сне. Я вижу, что она силится сдержать улыбку; ее грудь часто вздымается. Не опуская облучатель, я указываю ладонью вперед, и мы начинаем двигаться вглубь обширной комнаты. Тишина оглушительна: кажется, что кто-то сдавил мои ушные косточки в тисках. Обходя бильярдный стол, я вижу, как моя пружина подпрыгивает и бешено вертится под ним, катаясь из стороны в сторону. От вибрации она словно бы слилась в единый серый цилиндр, который постепенно удлиняется.