Железные бабочки

— Он приказал? Как? Добрый бог поразил молчанием его язык. А в его каракулях можно прочесть что угодно, если заставить его написать. Я требую…

Она говорила всё громче и резче, и я догадалась, что в прошлом она не раз так добивалась своего. Возможно, она унаследовала это от своей матери, курфюрстины с неустойчивым характером и подавляющим высокомерием, которую никто не любил.

Впервые от кровати донёсся звук. Когда курфюрст пытался заговорить со мной, он ничего не смог сказать, но на этот раз мы услышали хрип. Аббатисса смолкла, она удивлённо посмотрела на отца, и что–то похожее на страх отразилось у неё на лице. Он снова произнёс тот же звук и, подняв руку, указал пальцем на дверь.

Произошло молчаливое столкновение характеров, потому что курфюрст теперь молчал. Но он совершенно ясно показал, что владеет своим рассудком, если не телом, что он действительно отдаёт приказ — приказ, которому она обязана подчиниться. Возможно, она хотела доказать ему, что может устоять, петому что аббатисса не шевельнулась. Но тут резко заговорил человек у постели:

— Ваше преподобие, нельзя волновать его высочество. Ваше присутствие не благотворно для него.

Она открыла было рот, словно хотела приказать ему замолчать, потом медленно закрыла. Только бросила ядовитый взгляд. Ни слова не добавив, не взглянув на человека в постели, повернулась и тяжёлым шагом вышла из комнаты. Человек вслед за ней пересёк комнату, закрыл дверь и встал перед ней, как будто думал, что дочь курфюрста может передумать и ворваться снова.

Полковник тоже двинулся вперёд, вытащил меня из укрытия. В последний раз услышала я гортанный звук с кровати. Рука курфюрста снова указывала, но не на дверь, через которую вышла аббатисса, а налево.

Полковник кивнул и сделал шаг в сторону, чтобы подхватить мой плащ; к счастью, аббатисса его не заметила. Я немного подождала, мне хотелось задержаться, может быть, снова взять эту холодную руку. Я чувствовала потребность успокоить его, сказать… что? Не знаю, но мне казалось, что я должна облегчить его положение, что–то для него сделать. Но курфюрст закрыл глаза, его руку снова держал слуга, даже не взглянувший в нашем направлении, а полковник снова взял меня за руку.

Мы зашли за другую ширму, напротив первой, и мой спутник открыл дверь за ней. Мы оказались в другой комнате, почти такой же большой, как и спальня, но освещенной гораздо хуже. В сущности здесь горели только две маленькие свечи.

Обе стояли на столе, за которым сидел пожилой человек. Волосы его белым кружком располагались вокруг большой куполообразной головы: когда он взглянул на меня, я увидела густые ощетинившиеся белые усы над верхней губой. Как и у того, кто остался в комнате курфюрста, на нём был мундир с гербом.

Человек с некоторым трудом встал, держась за край стола. Он не смотрел на полковника, а разглядывал меня из–под бровей, таких же ершистых, как усы. Ни слова не говоря, он взял свечи по одной в руку — руки у него были совсем старческие, со следами возраста — и подошёл ближе. Долго разглядывал моё лицо и потом низко поклонился. Я испугалась, что его скрипящие суставы не позволят ему снова выпрямиться. Когда–то, должно быть, он был очень высок, но теперь согнулся и ссутулился.

— Высокорожденная, — стало ясно, что он пытался говорить еле слышным шёпотом, но это ему плохо удавалось. — Добро пожаловать, ваше высочество, — и он вторично поклонился.

— Франзель, — резким тоном привлёк его внимание полковник, — мы должны уходить — немедленно!

Старик вздрогнул, словно не подозревал о присутствии моего спутника, пока тот не заговорил.

— Уходить… — повторил он озадаченно, словно во сне.

Полковник взял его за плечо и встряхнул, так что воск от одной свечи капнул на ковёр.

— Очнись, старик! Да, уходить. Это его приказ…

— Дверь, ну, конечно, дверь! — старик словно проснулся. Одну свечу он поставил на стол. А с другой пошёл — быстрее, чем я могла бы подумать, — к противоположной стене. Свободной рукой провёл он по краю резьбы, толстому витку лозы. Я не видела, что он сделал конкретно, потому что тело его закрыло собой стену.

Через секунду панель скользнула в сторону, Франзель отступил и передал свечу полковнику, который протиснулся в щель, не предназначенную для человека таких размеров. Старик поманил меня, и я последовала за полковником. Когда я проходила мимо, Франзель снова низко поклонился, как будто я королева, входящая в тронный зал. Я колебалась: я ведь не знала ни положения этого человека, ни его взаимоотношений с моим дедом. Но, очевидно, он желал мне добра. Поэтому я поблагодарила его и вошла в проём.

Панель за нами снова закрылась. Проход оказался очень узким, в нём пахло пылью и влажным затхлым воздухом. Мы прошли лишь несколько шагов, и полковник через плечо прошептал:

— Возьмите меня за руку. Здесь лестница, а мы должны идти бесшумно, — огонёк действительно осветил каменные ступеньки, очень узкие, спускающиеся в тёмный колодец. Мы медленно пошли вниз. Я черпала уверенность в его крепкой руке.