Железные бабочки

Небольшой туалетный столик из слоновой кости с позолотой словно задержался здесь по ошибке, а потом был слишком напуган, чтобы сбежать. Он жался к стене у кровати. Несколько древних стульев, похожих на трон с высокой спинкой, и других, более современных, стояли возле больших и малых столов.

Лакей, поклонившись, вышел. Одетая в шелка женщина, которая могла бы быть сестрой Катрин, с тем же застывшим и правильным выражением лица, сообщила, что еда и питьё скоро прибудут, и что Труда – тут она указала на девушку, стоявшую со скрещенными под передником руками, – полностью в распоряжении благородной высокорожденной леди.

Я поблагодарила её, и она боком, как краб, ушла, сделав по пути три реверанса, каждый чуть менее глубокий, чем предыдущий. Наконец она исчезла за дверью. Я осталась с Трудой, и невозможно было себе представить кого-то менее похожего на Летти. Меня охватила тоска по дому. Захотелось оказаться в своей комнате, на своём месте. И я чуть не заплакала, как девочка, оставленная в пансионе.

В комнате не пахло плесенью, но мне показалось, что я не могу свободно дышать. Массивная кровать скорее угрожала, чем приглашала отдохнуть…

Вздор! Я должна была сдержать своё воображение. Это всего лишь кровать, а у девушки, которая стояла, опустив глаза, с бесстрастным лицом, не могло быть причин встречать меня по-дружески. Лицо у неё круглое, почти детское, волосы плотно заплетены и убраны под чепчик; казалось, что волосы просто вырваны и уложены надо лбом.

– Горячая вода есть? – нарушила я молчание.

Она вздрогнула и впервые посмотрела мне в глаза. Покраснела и указала на ширму.

– Да, благородная леди. Вода – и всё остальное к вашим услугам. Пожалуйста, взгляните, и если что-то не так, я исполню ваши пожелания.

За ширмой выше моей головы оказался большой, похожий на альков камин. В нём горел жаркий огонь. Тут же стояла ванна и множество кувшинов с водой, от некоторых поднимался пар. Я облегчённо вздохнула. Такой роскоши ни в какой гостинице не найдёшь.

Немного погодя, почти избавившись от боли и усталости в теле, с влажными волосами (их искусно промыла Труда, расчесала и протёрла полотенцем), я надела самое тёплое домашнее платье и села поесть. И так успокоилась, что даже кровать не казалась мне больше угрожающей.

Еда оказалась очень хорошей: суп, утка с горохом, небольшие пирожки с фруктами, сыр, трюфели с кремом. Я выпила немного вина и, возможно, от этого ещё больше захотела спать, потому что начала непрерывно зевать.

Но не настолько устала, чтобы не позаботиться о свёртке, который берегла всю дорогу. Ложась в постель, я сунула его под подушку. В нём хранилось золото, выданное мне Вестоном, пергамент, привезённый Фенвиком, последнее письмо бабушки и ожерелье – талисман, который заставлял помнить о том, что привело меня сюда. Таковы были мои тайные сокровища.

Ширму, за которой скрывался камин, свернули, так что я могла видеть огонь. Труда хотела задёрнуть постельные занавеси, но я отказалась. Глядя на огонь, я задремала.

Но не настолько я устала, чтобы не видеть сны.

Снова я сидела в комнате бабушки, завернувшись в шаль, как в день её смерти. Она тоже сидела здесь, но не опираясь на подушки, а гордо выпрямившись и глядя мне в глаза. Её бледные губы не шевелились, но настойчивый и требовательный взгляд явно пытался сообщить мне что-то. Мне стало холодно, но не от холода в комнате, а от ледяного страха, наполнившего меня, не позволяющего ни говорить, ни двигаться.

И тут стена за креслом бабушки изменилась. Вместо знакомого рисунка обоев, который я всегда знала, показалось что-то серое, каменные блоки. И свет из окон пропал.

Окна превратились в узкие бойницы, сквозь которые пробивались редкие бледные лучи. Я по-прежнему сидела и смотрела на бабушку, а она смотрела на меня, безуспешно пытаясь, я видела это, что-то сообщить мне. Я увидела, как она приподняла с колен руку, подняла медленно, с огромными усилиями, безрассудно тратя остатки быстро покидающей её энергии.

Между её бледными пальцами блеснула чёрная цепочка, медленно раскачиваясь, как маятник часов, отсчитывая минуты и часы жизни. Я увидела, что бабушка держит ожерелье из железных бабочек. Их тонкое очарование исчезло, теперь они напоминали зловещих летучих мышей или другие злые существа, которые охотятся по ночам.

Рука поднималась медленно, но бабочки раскачивались всё быстрее, пока не превратились в сплошное пятно. И вырвались из её руки, полетели ко мне, как нож, нацеленный в горло. Я не могла ни пошевелиться, ни крикнуть, меня держал в своих тисках ледяной ужас. И так велик был этот ужас, что мне показалось, будто сердце вот-вот перестанет биться и разорвётся в груди.

И сделав величайшее в жизни усилие, я умудрилась поднять руку, выставить её как щит перед вращающейся угрозой. Но цепь так и не коснулась меня. Я открыла глаза. Я лежала в тёмной обширной пещере, глядя вверх.

Глава третья