Железные бабочки

Её слова совпали с моими мыслями. Что происходило в Аксельбурге? Я сделала свой выбор, ушла от ситуации, показавшейся мне опасной, и теперь почти устыдилась этого. Но ведь я была ничем ему не обязана – ничем! Если бы этот незнакомец не вошёл в мою жизнь, я находилась бы в полной безопасности за морем и ещё за половиной континента от этой комнаты, и весь клубок интриг не имел бы для меня никакого значения.

– Пока мы ничего не можем сделать, – я скорее высказывала свои мысли, чем отвечала Труде. – Пока не узнаем больше.

– Это так, благородная леди, – Труда кивнула. – Ничего нельзя сделать – пока.

Если она и хотела сказать ещё что-то, у неё не было возможности. В дверь постучали, и Труда сразу её открыла. Там стояла фрау Верфель с лампой в руке, как будто освещала ей дорогу по коридору. Тут я заметила, что действительно уже стемнело и вечер перешёл в ночь. Труда быстро скрылась в тени, оставив меня лицом к лицу с экономкой.

– Пришло послание, благородная леди, – сообщила та, по-прежнему не меняя кислого выражения своего длинного лица. – Приезжает графиня. Она будет здесь завтра утром.

Я поблагодарила её, и она ушла, хотя я заметила, как она бросила взгляд в сторону Труды. Может быть, хотела увести девушку с собой, но повода не было, так как я не отпускала служанку. Когда она вышла, Труда снова появилась в свете лампы. В ней что-то изменилось, она больше не опускала глаза и не складывала покорно руки. Напротив, она приложила палец к губам и многозначительно кивнула на дверь.

Понять было нетрудно: она не доверяла фрау Верфель. Но я уже и сама решила, что никому не могу доверять под этой крышей – никому, кроме Труды.

Хотя было ещё рано, я разделась и позволила Труде распустить мне волосы на ночь. В небольшом ящике обнаружилось несколько книг, и хотя вкус графини мне не понравился (по-видимому, она предпочитала нелепые романы, популярные поколение назад: а может, книги просто использовались как деталь обстановки), я постаралась заинтересоваться приключениями героинь, которых вечно похищали, заключали в замки с привидениями, пугали призраками монахинь или мстительных монахов, преследовали по бесконечным лесам под треск молний и рёв бури.

К несчастью, как ни глупы были это романы, они соответствовали моему положению. Вспоминая хмурую крепость-тюрьму, я вполне могла себе представить, что это действительно случалось, пусть не в такой степени. Наконец я закрыла книгу и положила её на место. Труда перед уходом задёрнула окна, но я подошла к ближайшему, откинула тяжёлую шёлковую завесу и выглянула. Внизу на стене горели фонари, но далеко друг от друга, каждый освещал землю непосредственно рядом и ещё больше подчёркивал окружающую тьму. Я надеялась увидеть кого-нибудь из слуг, убедиться, что я не одна (в доме было так тихо, что я вполне могла бы подумать, что все меня покинули). Но тут послышался стук копыт и грохот колёс по мостовой.

Графиня? Но зачем ей приезжать сюда так быстро, сразу после моего приезда? Я вздрогнула; множество предположений сразу возникло в сознании. Но экипаж, въехавший в свет фонаря и остановившийся под моим окном, не был роскошной каретой; дома мы такие называли двуколками.

Кучер оставался на ко́злах, а из экипажа вышел один человек. Лицо его осталось скрытым от меня широкими полями шляпы. Я смотрела, как он огибает угол дома, направляясь к передней двери. Двуколка повернула к конюшне. Итак, приезжий явно оставался на ночь.

Это не ко мне, решила я: время проходило, но ко мне никто не стучал. Наконец, решив, что зря трачу время на бесплодные размышления, я легла в постель, оставив гореть лампу на столе и задув все остальные. Никогда мне не приходило в голову спать с огнём в комнате, но эта спальня, несмотря на всю современную мебель и прочую роскошь, не давала мне почувствовать себя спокойно, и я лежала в тревоге.

Однако если я и думала, что меня ждёт бессонная ночь, то ошиблась. Довольно быстро я уснула. Не помню, что мне снилось и снилось ли вообще что-нибудь. Проснувшись, я обнаружила, что солнце ярко освещает ковёр, утро ясное, и самые мрачные фантазии сейчас никого не встревожат. Труда раскрыла занавеси, принесла поднос с утренним шоколадом и поставила у окна, а теперь наливала горячую и холодную воду из двух кувшинов в ванну. Я села и потянулась, вечерние тревоги куда-то исчезли.

Труда, однако, вернулась к прежнему поведению, она молчала, а когда я пыталась заговорить с ней, отвечала односложно. Так что мне пришлось решить, что вчерашний обмен предчувствиями был лишь коротким перерывом. Я встала, умылась, оделась, выпила шоколад, как послушный ребёнок, который следует установившемуся в детской распорядку. Мрачность и молчание Труды несколько отразились на моём хорошем настроении, вновь нахлынули опасения вчерашнего дня. Мне не сиделось на месте. Покончив с завтраком, который какой-то невидимый мне слуга поставил у двери, а Труда подала, я решила, что не останусь взаперти, но осмотрю местность вокруг Кестерхофа. Впрочем, я не думала, что здесь найдётся сад для утренних прогулок.