– Магометанин считает, что лечить человека так же просто, как лечить кобылу! – возмущенно замахал рукавами сутаны каноник Арнульф.
– Вовсе не просто. Врач должен обладать взглядом сокола, руками девушки, мудростью змеи и сердцем льва, – прошептал Ибрагим.
– Приходится, особенно если он не желает быть хорошим христианином! – вздохнул аббат монастыря Святого Фомы и продолжил допрос по протоколу: – Пользуетесь ли вы кровью драконов, хвостом гремучей змеи, тертым рогом единорога и прочими панацеями, доказавшими свою несомненную пользу?
Но патриарх перебил святого отца:
– Вот вы, э… ибн Зафус…
– Ибн Хафез, ваше сиятельное и высокородное высочество…
– Да-да, вы человек ученый и мудрый, а к таковым я испытываю невольное уважение, невзирая на ваши чудовищные заблуждения. Но меня смущает готовность мусульман неразборчиво и некритично учиться у любых народов. Вы присваиваете себе знания Галена, Платона и Аристотеля, не осмысляя древних и не двигая их мысль дальше! А ведь невозможно правильно толковать языческих философов без руководства святой Церкви, не обращаясь к опыту Иеронима, Августина, Боэция, Кассиодора и Оригена!
Члены капитула тоскливо переглянулись: опять его высокопреосвященство оседлал свой конек. По счастью, нечестивый язычник не поддержал теологический диспут:
– Я не тщусь быть богословом или философом. Я буду добросовестно делать ту малость, которую могу, и оставлю тем, кто может сделать больше, делать больше и идти по дороге познания дальше, ни в чем им не мешая.
Каноник Сильвестр подпер голову рукой и обреченно следил за полетом мухи, аббат монастыря Святого Фомы ковырял в ухе, остальные прелаты дремали, клюя мясистыми носами. Но не каждый день патриарху случалось полемизировать с образованным магометанином, и Эмери с увлечением продолжал назидать сына Исмаила:
– Вы, последователи Магомета, слишком охотно заимствуете у других – в кораблестроении и архитектуре вы следуете византийцам, в математике используете познания индусов, в медицине учитесь у несторианцев и персов, астрономические данные целиком и полностью почерпнули у халдеев! Живя чужим опытом и умом, сами вы, мусульманские народы, во многом уступаете христианскому миру! Вы даже не строите дорог!
Поразмыслив, старик ответил:
– Если бы я напрасно пытался оправдать нашу безусловную глупость, то я бы сказал, что благодаря верблюдам мы не нуждаемся в дорогах, более того, – он развел руками, словно извиняясь за своих соотечественников, – бездорожье защищает народы пустыни от коней многобож… христиан, ваше высокомудрие.
Архидьякон Ламберт звучно откашлялся, чтобы напомнить не в меру ученому патриарху, что неотвратимо приближается время трапезы, но напрасно. Эмери тыкал перстом в египтянина, с горячностью перечисляя:
– Вы не додумались до множества изобретенных в Европе полезных механизмов! Вы не знаете плуга, способного переворачивать землю, вам не известна поворотная ось телеги, у вас нет водяных мельниц! – Клирик откинулся на спинку кресла и победоносно добавил: – Вы не используете арбалетов и греческого огня, многие из вас пренебрегают даже седлами и стременами!
Втянувшийся в спор мусульманин возражал уже смелее:
– Жители пустынь не землепашцы, верблюда не запряжешь в телегу, и у нас нет рек – вертеть водяные мельницы! И мне как врачу неуместно радоваться, что за то время, что арбалетчик выпустит одну стрелу, сельджукский лучник успеет выпустить десять, и каждая полетит дальше и метче.
Приор монастыря Святого Симеона высморкался так звучно, что прикорнувший смиренный Арнульф Каламбрийский встрепенулся и воскликнул:
– Ваше преосвященство, обвиненная в распутстве монахиня уже который час с нетерпением ожидает Божьего суда огнем! Капитул единодушен во мнении, что благочестие требует отказаться от услуг басурманского лекаря.
Эмери глубоко задумался. Намерения магометанина чистосердечны, и он осознавал ограниченность собственных усилий. Его бездушный способ врачевания зиждился лишь на знаниях и опыте, но приходилось признать некоторые преимущества подобного подхода к медицине: порой ученые и монахи возлагали столь чрезмерные чаяния на помощь свыше, что полностью пренебрегали человеческими возможностями, а цирюльники, напротив, кромсали плоть, даже не пытаясь испробовать менее решительные методы излечения, давно описанные в ученых книгах. Мусульманский знахарь представлялся приемлемым компромиссом.