Железные паруса

Влад Ширяев, худой и жилистый, как щепа, рассказывал то ли Сереге Чибисову по кличке — Покер (десять партий — девять проигрышей), то ли остальным. "Ты думаешь, я первый день воюю? Угадал — сам не помню. Все перемешалось. Спроси, что было вчера, не скажу. А вот первый бой в семнадцать не забуду никогда. Помню, пока на катере везли, зубы все болели. Они у меня и сейчас каждый раз болят. А потом, ничего, проходят. Главное, что-то делать и меньше думать. Выбросили нас в устье Черной речки, есть такой район в славном Севастополе, около горного монастыря, и мы сразу пошли в атаку. А когда мы уже были на таком расстоянии, что стали различать лица, я начал выбирать себе противника, и с ужасом увидел, что бежит на меня высокий, почти двухметровый альянсовец, крепкий и здоровый, как буйвол. Я по сравнению с ним пацан. И был этот альянсовец то ли пьян, то ли безумен. Рот его то ли от бешенства перекосился, то ли от крика, но я ничего не слышал, потому что сам орал: "Ура!" Это точно. Еще помню, из угла рта у него на подбородок стекала слюна. Я так испугался, что когда мы с ним столкнулись, совсем забыл про свою винтовку. Он ткнул меня штыком. Я инстинктивно схватился за ствол и рванул на себя. А он, понимаешь, потерял равновесие, возьми да упади. Тут я вспомнил о своей винтовке и ударил его. Я тогда не знал, сколько силы надо приложить, чтобы убить человека, и ударил изо всей дури. Ударил так, что штык и ствол пробили лопатку, ребра и вышли с другой стороны тела. Я тяну на себя, а у нас тогда «мосинки» были, и не могу вытянуть — мушка и ручка штыка зацепились. В этот момент второй набегающий альянсовец ударил меня прикладом в лицо и выбил мне челюсть вправо так, что я сбоку увидел свои зубы. Да не гляди — не заметно уже. Он бы меня и убил, но мой друг, Валентин Холод из Донбасса — боксер-левша, под Керчью в доте сгорел, застрелил его и помог вытянуть винтовку. Потом видит, что у меня челюсть на боку, и недолго думая, развернулся и ударил слева. Повезло мне дважды: первое, что он рядом оказался, второе, что левша. Челюсть на место и встала. Я ее сжал вот так и побежал, только «ура» не кричал — боялся, что она опять выскочит. Рассказываю дольше, чем было на самом деле. А убить человека просто — чиркнул штыком, и все".

"А я до войны работал на Харцызской трубном заводе, — в свою очередь заговорил Серега Чибисов, — немцы у нас налаживали свою систему. Меня из-за буйного характера к ним не подпускали. Да я и не рвался. Но по роду работы приходилось общаться. Был среди них один, который понимал по-нашему. Однажды он пригласил меня в номер. Достал бутылку ихнего шнапса и угощает. Сам рюмочку, а мне остальное. Я эту водичку выпил в два стакана. Он куда-то убежал. Сижу жду. Приходит в сопровождении целой компании и приносит еще одну бутылку своей дряни. Они чего-то говорят. Я не понимаю. Сели, смотрят на меня. Я и эту приговорил в два стакана. Градусов в ней мало. Выпил и говорю: "Мне пора". Поднялся и пошел. Этот немец, который по-нашему понимает, догнал меня в коридоре и свои марки сует. Я ему говорю: "Ты что, напоил да еще деньги платишь". Я он мне отвечает: "Я на тебе больше заработал". Оказывается, они пари заключили".

В следующее мгновение раздалась команда. И хотя Он знал, что команда не относилась непосредственно к нему, к тому в настоящем, кто находился в туннеле с Молли, с сожалением отправил незакуренную ножку в карман, правая рука, скользнула вверх и сняла с кончика ствола каску, которая заняла причитающееся ей место на голове, ноги подобрались, готовые к прыжку, левая рука обняла рукоятку пулемета, и Он уже бежал рядом с товарищами, слыша за спиной голос Шевчука: "…в это качество года. Моя песня, конечно, дождливого рода. Моя песня не спета…" и дальше — только трубу и трубу. Бежал и бежал, неся и сам ПКМ, и сумку с тремя магазинами, которые стукались о камни, испытывая при этом смесь жалости к просыпанному табаку и чувство братства и с песней, и с двигающимися рядом товарищами, — туда, в темноту, откуда на них глядели квадраты амбразур.