Железные паруса

— Правильно, бабуля, все итальянцы без совести, — обрадовался Толстяк или человек с голосом кастрата.

— Иди лучше ты, — произнесла Старуха. — Все равно ни на что не годен…

— Я собак боюсь… — признался Клопофф, или тот, кто очень походил на него. — Может, он уже ушел?

— Зачем я тебя поросенком кормила? — укорила его Старуха. — Зачем?

— Пусть идет он, — предложил толстяк.

— Много чести, — отозвался Андреа или человек с очень похожим голосом, — чтобы я лазил по кустам. Пропади оно все пропадом!

— Эй, русский, сдавайся! — Они снова принялись за свое: ракета, описав дугу, упала на склон горы.

Гора отливала зелеными, как изумруд, сполохами. Ракета шипела под лозой. Голоса явственно звучали в полночной темноте.

— Выходи, ничего не будет…

В ответ Он едва не выпалил непристойность.

— Джованни, не зли меня! — кричала Старуха. — Я сама к тебе приду!

— Боюсь… — скулил Джованни.

— Детка, вспомни, я же тебя пеленала… — вкрадчиво уговаривала она.

Джованни стал подозрительно всхлипывать.

— Детка, твое место рядом со мной!

— Иду… — не выдержал итальянец, вылезая из кустов.

— Стой! — Он поймал его за воротник.

Ветхая ткань затрещала под рукой.

— Я здесь! — успел крикнул итальянец.

На это раз они выстрелили из чего-то посерьезнее: поверх голов полетели листья и куски лиан:

— Отзовись!

Прислушались. Тишина была сродни ватному колпаку.

Они яростно боролись в пыли и давленом винограде, и Он сразу понял, что не справится, слишком дик и силен был сумасшедший.

— Я их вижу! — обрадовано крикнул, кажется, Андреа.

— И я! — крикнул Клопофф, или человек с очень похожим голосом.

По направлению к ним раздались быстрые шаги. В радостных голосах звучали нотки, которым нельзя было доверять.

— Попались, голубчики! — воскликнула Старуха.

Это была ошибка. Джованни снова испугался. Бросил бороться и сел. Крутил головой, что-то соображая о мире, как вылупившийся птенец. Потом, не оглядываясь, на четвереньках стал карабкаться по склону.

Им хватило минуты, чтобы перевались за гребень холма и свалиться в узкий каньон. Вымытый зимними потоками, — с одной стороны он почти вертикально уходил в небо, а с другой, где-то ниже по склону, падал в речку.

Теперь кричали и звали издали. Опереточная ситуация. Стреляли ракетами, которые рассыпались с сухим, беспомощным треском. Он едва не рассмеялся вслух — в который раз его лишь пугали. Африканец шарахался, как призрак. Камни угрожающе шевелились под ногами, и останцы были заслонены склоном горы. Даже луна оставила им одну ночную спасительную тень. Он едва поспевал за неутомимым, как вол, Джованни. Казалось, Старуха напугала его до смерти. На какое-то мгновение Он потерял его из вида, а когда, задыхаясь, наконец достиг вершины каньона, Джованни сидел и беспечно ковырял в носу.

— Пыль одна… — поведал он и зевнул.

Луна висела слева над третьим из семи останцев. Он подождал с минуту, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, потом обошел останец вокруг. За долгие годы трава в расщелине скалы, где Он спрятал Громобой, стала похожей на толстый, упругий ковер. Он поддел ее у основания и завернул наружу. Толстые корешки трав рвались с треском, как пистоны. Потом раскачал несколько камней и столкнул по склону. С шелестом убегающего человека они покатились вниз. Ружье было на месте — Он сразу нащупал козью шкуру. Джованни дышал к спину:

— Ну, чо там? Чо?

— По-го-ди-и… — ответил Он.

Поднатужился и вытащил Громобой, завернутый в козью шкуру, в ту самую, которую Он сам много лет назад промаслил изнутри и снаружи бараньим жиром.

— Вот это да-а-а… — произнес Джованни. — А я думал…

Теперь все, устало решил Он, не обращая внимания на сумасшедшего, теперь я ничего не боюсь. Он не знал почему, а главное, зачем пришел сюда. Ну, допустим, за ружьем, думал Он, обтирая жир рукавом. Но ведь и до этого я жил неплохо. Ружье было в полном порядке, словно не пролежало под скалой столько лет. Боялся, но жил. Даже привык. Нет, что-то здесь не то. Нет смысла, думал Он. Что ведет и толкает меня в спину? Не желание исполнить наказ Падамелона, нет, и не желание освободить планету. Чья-либо прихоть? Вот она — лазейка в мое сознание. Зуд, от которого я не могу избавиться. Зуд под названием упрямство. Но упрямство только спасало меня и Африканца. Что же тогда? Он окончательно запутался. Признание одного приводило к цепочке умозаключений, которые ему не нравились. Получалось, что есть еще кто-то, кто ведет их и командует ими.

— Уходим, — сказал Он, откладывая мысль на потом. — Уходим, — повторил Он, на ходу передергивая затвор и проверяя валик окуляра. Рука привычно легла на цевье приклада. — Уходим!

***

— Ищи… ищи… — приказал Он, — нащупал ошейник и притянул пса к себе.

Они заплутали в темноте, скатились в долину на спине длинной осыпи, и здесь Он потерял Громобой.

— Ищи! Ищи! — приказал Он.

Они искал: Африканец — с одной стороны виноградного ряда, Он — с другой.

Наконец нашел. Вытянул Громобой из-под камней. Африканец радостно задышал в ухо.