Железные паруса

Каждый шаг по полу отдавался в голове. Звякнула кружка, потом цепочка царапнула край бачка, и на него плеснули. Между двумя событиями Он увидел сон: сержант оказался вовсе не сержантом, а бестелесной сущностью, обитающей в пространстве от стола до входной двери, и эта сущность была ключом к спасению.

Потом Он разглядел склоненное над собой лицо:

— Так я и знал… Так я и знал… Ты фаренг!

Оказывается, Он лежал на полу в позе эмбриона, а капитан философствовал:

— Хороший удар — надежная проверка на чувствительность. Свяжись с управлением, пусть проверят, что это за фрукт.

— Слушаюсь!

Руки были вывернуты так, что Он не чувствовал кистей. Должно быть, Он невольно застонал. Сержант оторвался от клавиатуры, сделал два шага и с любопытством присел на корточки. Лицо его осталось бесстрастным, как у манекена.

— Я знаю, кто ты, — поведал он с механичностью куклы.

От него пахло тщательно смазанной машиной, а армейские башмаки на толстой подошве были хорошо подогнаны по ноге.

— Я тоже знаю, кто я, — разлепил Он губы.

— Нет, ты не знаешь, — заверил его сержант, и в его словах проскочило нечто человеческое. — Ты туземец, чужак, ты головная боль для капитана! Лучше бы ты вышел на другом участке. С тебя нечего взять! Прощай спокойная жизнь — замучат проверками. Я ведь знаю, кто ты и что здесь делаешь. У меня ведь глушителя мыслей нет. Дешевая модель, — поведал он с сарказмом.

— А у капитана?

— У капитана есть.

— Понял, — сказал Он и вдруг почувствовал, что сержант освобождает ему руки. — Ты не любишь капитана? — догадался Он.

— «Зонтик-то» у нас только от Токсово до Гатчины, значит, ты не тот, за которого себя выдаешь. Плохо иметь глупого капитана.

— Я их другими не представляю, — сказал Он, не сознавшись, что сам когда-то был капитаном.

— Даже если ты цифровой Петр, — обрадовался сержант, — изготовленный под рязанского парня, это еще не повод каждый раз давать хлопать себя по спине, когда у тебя сбой, или ты задумался, ну, ты понимаешь… — он нехорошо засмеялся, оскаливая мелкие, редкие зубы под рыжей щеточкой усов.

— Понимаю, — согласился Он, спиной, кожей ощущая, что брюхатый капитан вот-вот вернется.

— Как это по-русски? — произнес сержант. — Хочу насолить! — И снова засмеялся, но теперь уже веселее. — Не все коту масленица.

— Ты что иностранец? — спросил Он

— Нет. Но мои предки жили в Нью-Йорке.

Сержант бережно, как нянька, посадил его на стул и снова занялся своим протоколом, или сделал вид, что занялся. И все же у него в голове не хватало пары миллионов клеток, чтобы распознать коварство человека.

Он пошевелил кистями — «уздечка» окончательно сползла с пальцев. С минуту Он ждал, когда к ним вернется чувствительность. Карабин лежал совсем близко — стоило протянуть руку. Но Он, слепо веря в Андреа, схватил со стола треугольный цисфинит и сжал его в кулаке. Сержант сделал вид, что ничего не заметил.

Капитан шел по коридору. Это было возвращение Одиссея. Впрочем, толстого и неуклюжего, как бегемот. Живот колыхался, словно бурдюк с водой, нос виса, как бугристый плод. Скрипели древние половицы. Тело едва вместилось в комнату. Капитан злорадно поинтересовался:

— Как мы себя чувствуем?

— Прекрасно, — ответил Он, передразнивая сержанта.

Капитан ничего не понял, но, заподозрив подвох, оборотил взор на сержанта. Тот даже не повел рязанскими усами.

— Эх, капитан, капитан… — произнес Он, удерживая себя, чтобы не размахнуться, как Он умел. Он бы померялся с ним силами: ударил бы «двойкой»: с места левой, а потом с разворотом и толчком носочком — правой, — не как попытка в ответ, а с уверенностью, неожиданно и резко, с заворачиванием кисти внутрь — с восклицательным знаком в конце! Он бы посмотрел, на что способны эти инопланетяне, но вместо этого добавил, — никогда тебе не быть майором! — И с безоглядной верой в Андреа нажал на один из углов треугольника. Он успел подумать. Он крепко успел подумать о том, что ему обязательно надо найти Африканца, и в следующий момент даже не понял: вдруг за спиной сержанта в стене появилось квадратное отверстие, а выше и ниже еще и еще, и сквозь эти отверстия просвечивала стена соседнего туннеля. Да и у самого сержанта к этому моменту на месте левого плеча и бляшки на животе уже зияли такие же квадратные отверстия. Капитану повезло меньше: от него остались две руки, вскинутые в удивлении вверх.

Ну услужил, друг, подумал Он об Андреа, оглядываясь.

***

И увидел — какие-то липкие сумерки, в которых здесь и там темнели оплывшие коробки домов с глазницами немых проемов, и там, на пятом этаже, под самой крышей свет из родных окон — блеклый и призрачный.

Он направился к крыльцу, но из этих сумерек выскочили двое с закатанными глазами: один в каком-то нелепом треухе, другой — пониже, похожий на пузатый бочонок, но оба в рваных кафтанах. Тогда Он крикнул ей:

— Ну что же ты, быстрее!..