Железные паруса

Они стоят или сидят, с удивлением разглядывая древний город, разбитые купола, больше похожие на кроны деревьев, блестящую реку и девственно чистый занавес осеннего леса за ней. Спускаются с холма, как толпа подростков, идущих на рыбалку. Они еще не знают, что произошло разделение. Разворачиваются цепью, разглядывая лежащих на склоне и в парке, среди которых нет ни живых, ни раненых. Всех-всех: в широкополых панамах, в странной форме песочного цвета – их гранаты для подствольника непривычного зелено-золотистого цвета, их М-16 и карабины «коммандо» с массивной ствольной коробкой, их знаки отличия и полосатые флажки на рукавах. Молча – пока кто-то не произносит:

– Видать, из самого Афгана тащили…

И они сразу же начинают обмениваться ничего незначащими фразами:

– Дай закурить…

Или, нервно смеясь:

– Она как жахнула, думал, голова слетела, ну и сам понимаешь, осталось подтереться.

Та ярость, которая владела ими во время боя, постепенно уходит, растворяется в осеннем воздухе. Кто-то хмыкает в ответ и среди обгорелых лохмотьев находит то ли нож, то саблю, размахивает ею, радостно твердя:

– Гляди, настоящий мачете, настоящий мачете, как у Шварценеггера…

Он слушает, но говорить не может. Все-все безразлично, даже то, что ленточная коробка пуста. Он почти смирился с реальностью – здесь, в этот момент. Почему-то отворачивается, замечая кровь на земле, внутренности и оторванные конечности, засыпанные землей. Ему не хочется думать. Он почему-то уверен, что это Чибисов или Ширяев. Хочется думать о доме, о детстве. Его вдруг выворачивает, и становится легче.

Они обнаруживают «абрамс» – целехонький, чистенький, новенький, как говорят, с иголочки, но почему-то уползший в сторону реки и завязший по самую башню в болотистой пойме. А второй, который убил правофлангового, попал в овраг, уперся и уже до половины зарылся в его мягкий склон – гусеницы двигаются все медленнее и медленнее, нагребая вокруг себя землю. Они с опаской обходят его, держа оружие наготове. Люки задраены, словно экипаж приготовился к обороне. Это ведь он снаружи мощный, а изнутри – жестянка-жестянкой, с безразличием думает Он, и у него возникает жуткое ощущение, что Он уже это видел – видел этого зверя. Не хватает только птеродактиля, думает Он, над рекой, над лесом. Эта странная мысль тоже кажется ему из давних снов, словно предвестник бессмертия – странное чувство бессмертие. Они идут сквозь полосы тумана, держа пальцы на курках. Ему начинают мерещиться голоса его друзей, которые умели радовать, не утомляя. Он говорит им с хрипотцой: «Вас нет, я знаю…» Но они все равно звучат – низкие, безотчетно грубые. Он начинает думать, что здесь что-то не так, не в той последовательности, словно Он знает, что сценарий нарушен, но не знает, в каких деталях. И вдруг в идущих рядом узнает своих друзей: Серегу Чибисова с острым, как лезвие ножа, лицом и похожего на него Влада Ширяева – оба со своими неизменными РПО[6]. Господи, вот оно, думает Он и роняет: «Привет…» Они улыбаются, обнажив белые молодые зубы, сами чумазые от копоти и грязи.

Он хочет сказать: «Я думал, вас убило…» Но не говорит. Не принято. Они вместе и одновременно разделены оболочками тел – так бывает на войне. И вообще, между ними больше мужской сдержанности, чем открытых чувств, – настоящей мужской дружбы.

Они обходят заминированную пойму и попадают на старые, разбитые позиции – окопы и пулеметные гнезда, в которых теперь отхожее место и которые они удерживали бог знает когда, а уже за ними – в прозрачный по-осеннему лес. Идут не таясь, презирая опасность. Срывают чужеродные флаги. Беспечно разбредаются, чувствуя пустоту: в противнике, в природе. В центре, на поляне, иноземная БМП – «Визель» – начертано латиницей, какие-то машины с антеннами, пункт управления внутри большой палатки, обложенной мешками, где находят еще горячий кофе в чашках.

Они валятся прямо на землю, между ящиками, радиоузлом и каким-то экзотическим оборудованием с мигающими огоньками.

– Смотри, – удивляется Серега Чибисов, – они наш коньяк трескают! – Пьет «Клинков» прямо из горлышка.

Ему приятно наблюдать, как он это делает – со вкусом и чувством, смакуя каждый глоток. Это момент, загадывает Он, должен продолжаться вечно. Вообще, Он вдруг замечает в себе сентиментальные чувства. Пытается бороться с ними. Прячет улыбку. Он не боится показаться слабым, просто у них так не принято.

Серега Чибисов протягивает бутылку. Он тоже пьет, чувствуя, что коньяк хорош. Передает Владу Ширяеву. И не может удержать улыбку. И вдруг они втроем начинают безудержно смеяться. Катаются по земле, хлопая себя ладонями. Каски сползают на глаза, подсумки топорщатся, как распашонки.

Он вспоминает, что у него кончились патроны:

– У тебя остались?

– Нет! – Влад стучит себя по бокам. – Пустой. – И разводит руками. – Ты ж по нам все расстрелял…

– Как? – удивляется Он.

– Не дал головы высунуть… – поддакивает Серега Чибисов.