Железные паруса

Сейчас я его ударю, подумал Он, чувствуя, как начинает звенеть в голове, и Пайс будет ждать меня вечность, потому что Пайс есть Пайс, потому что предан, как собака, и один ни за что не пойдет в побег.

– Ничего, – ответил Бар-Кохба, – мне в отличие от тебя, спешить некуда. Ты же знаешь!? – Но лапу убрал.

Единственное, чего им обоим не хотелось – это привлекать внимания охраны.

– Я даже знаю тебя больше, чем себя! – веско произнес Он и посмотрел в холодные глаза Бар-Кохба.

Ничего в них не было хорошего – ни человечности, ни понимания, жесткость одна, холодный расчет и дремавшее звериное бешенство.

Пусть… пусть… идет, решил Он.

– Не будем ссориться, – зловеще возразил Бар-Кохба, яростно скребя под мышкой. – От этого никто не выиграет…

Бил он без предупреждения одним и тем же приемом – словно бы потягиваясь, вдруг наносил страшный режущий удар в шею или поперек лица, норовя попасть в глаза, или в сустав плеча, под ключицу, норовя отрубить руку, и Он знал, что в правом рукаве на веревке у него спрятан длинный, узкий стилет, который пангины намеренно не замечают.

– Боюсь, что косматый начальник узнает о твоих планах раньше, чем ты их осуществишь, – зловеще предупредил Бар-Кохба.

– Плохо! – заметил Он, играя желваками. – Очень плохо! Я даже не знаю, что делать?! Предательства твои дружки не простят.

– Солнышко бы увидеть, – мечтательно произнес Бар-Кохба, – а потом умереть, – и вырвал из-под мышки клеща-кожереза.

– У меня нет лишнего места, – ответил Он, потому что не верил Бар-Кохбе ни на грош, не тот он был человек, которому можно было верить.

– Где толпа, там и еще один. Ну?

Есть сотни приемов избавиться от непрошеного попутчика еще здесь, в боксе. Можно ненароком получить удар заточенной ложкой под лопатку или быть удавленным в тот момент, когда вся масса заключенных по команде придет в движение, или внезапно поскользнуться и разбить голову об угол лавки, тебя могут заставить проглотить горсть извести и металлических опилок или убить одним из тех таинственных способов – даже для самих исполнителей, над котором потом петралоны будут только ломать голову. Можно придумать множество хитростей, можно, но только не накануне побега. И поэтому Он ответил:

– Ладно, будь поблизости…

– Смотри, не выкинь какой-нибудь шутки.

– Не суетись и не зевай.

– За мной не заржавеет, ты же знаешь…

Катись ты! подумал Он и пошел к своим.

– Что он от тебя хотел? – Скосился на него Поп, когда Он сел рядом.

Поговаривают, что среди пангинов есть специалист, читающий по губам.

– Джо… – ответил Он, – просто Джо…

Они уже ничего не могли поделать. Дело вертелось само по себе. И разбираться с кем-либо у них просто не было времени. Ясно было, что уборщик заработал дважды, а это было нарушением негласного кодекса заводов горы Мангун-Кале, но наказать хитреца негра они просто не успели бы.

– Все, хана, – не разжимая губ, заговорщически шепнул Толстяк-Мексиканец, – третья смена тю-тю. – И сделал жест, устремленный к невидимому потолку. А затем громко: – Обещали овощей и настоящего мяса. – Это уже предназначалось другим ушам – тем, кто расселся за соседними столами, и фискалу Клипсе.

– Я-я давно уже… – воодушевленно произнес Клипса, и с его губ как всегда полетела слюна.

– Стаканчик саке бы… – сказал Ван-Вэй и выразительно покрутил сплющенным носом.

Костяшки кулаков у него были разбиты и превратились в безобразные мозоли, а единственное ухо выглядело так, словно над ним экспериментировала толпа пангинов.

– Я бы и от шнапса не отказался. – Хуго-немец демонстративно сплюнул и стал насвистывать бравурный марш сквозь дырку на месте переднего зуба.

– Благодарите его… – Мексиканец показывал пальцем на Клипсу.

Он входил в роль. Даже через пять месяцев пребывания под землей он остался таким же шоколадным и блестящим, как свежий батончик.

– Известные фокусы, – подтвердил Хуго. – Тары только нет.

Клипса соображал туго, только вертел головой:

– Я-я-я… не-не-не… пью вина…

– Ша! – Поп-викарий даже постучал ложкой по краю тарелки. Тоже спектакль. – Ша!

Разговоры о еде и женщинах если не поощрялись, то и не пресекались – на усмотрение охраны. Но вот за все остальное можно было загреметь в третий блок, а оттуда? Как повезет. Могут и в пусковую шахту на залив, – а это верная смерть через десяток смен, потому что работа выполнялась даже без респираторов. А могут сразу здесь же, отстегнув ошейник, вывести в коридор и ткнуть штырем под ребро.

– Я в предвкушении, – прошептал, закрываясь рукой, Поп и прикрыл глаза нежными, как у курицы, веками. – Нервы мои… нервы… – тряпки!

Хуго успокоился и уткнулся в тарелку, а Мексиканец наконец проглотил свою порцию улиток и выразительно посмотрел на Клипсу по кличке Мясо. Иногда он его защищал от товарищей по бригаде, потому что был самым доверчивым и спокойным.

– Хо-хо-хочешь, я тебе морковку принесу? – осторожно спросил Клипса, подобострастно заглядывая в глаза, – завтра утром, или даже яблоко, оттуда… – Он осторожно показал пальцем наверх и жалко улыбнулся.

За яблоко или иной фрукт можно было купить жизнь любого из них, и они всегда помнили об этом.