На противоположной стене сверкал тысячами сигналов гигантский черный полированный щит. Он жил своей сложной жизнью. Как причудливая мозаика, вспыхивали и гасли на нем разноцветные огни, извивались яркие линии, слышалось ровное глубокое гудение.
Мы стояли перед ним. Мэри. словно зачарованная, смотрела на эту причудливую игру.
— Здесь мы все, — тихо произнесла она наконец, и ее тонкая прозрачная рука указала на щит. — А вы?
— Меня здесь нет.
— Нет? Почему? — взгляд Мэри выражал удивление и страх.
— Потому что я — человек.
— Человек… — тихо повторила за мной Мэри и задумалась.
— Дальше, пойдемте дальше, — сказал я, тронув ее за руку.
Мы подошли к небольшой двери в противоположном конце зала. За нею начинался невысокий, но бесконечно длинный коридор. Его белый мраморный пол, освещенный зеленоватым светом, как лунная дорога, уходил вдаль. Было необычно тихо. Мы шли по коридору: я и Мэри. Она молчала. Казалось, какие-то мысли угнетали ее. Наконец она остановилась.
— Это последний путь, Сэм.
— Последний?
— Дальше ничего нет… Все кончается…
— Не пойму вас, Мэри!
— Я тоже не понимаю вас. Куда идете вы?
— К людям.
Мэри молчала. Она всматривалась в далекую перспективу коридора. Я поторопил ее. Мы шли еще минут пятнадцать. И вот Мэри остановилась вновь.
— Дальше нельзя, — прошептала она, указав под ноги: тонкая черная линия пересекла белый пол, — остановитесь? Никто не может идти дальше.
— Я пойду!
— Как! Вы сможете?
— Я — человек, Мэри.
И вновь увидел я изумление и страх в ее глазах.
— А что там, в конце коридора?
— Тупик. Нужно найти на стене кнопку. Нажать… В потолке откроется люк, спустится лесенка, которая выведет вас отсюда. Но вам не дойти, Сэм…
Я смотрел на Мэри, и вдруг чувство острого сожаления охватило меня. Неужели я должен оставить ее? Навсегда… Это было странное чувство, но поверьте, Кэт, я видел в ней человека, с которым работал, дружил, который помог мне в трудную минуту.
— Мэри, пойдемте вместе!
— Нет! Нет! Нельзя!
Она испуганно отстранилась, и в тот же момент под потолком вспыхнули красные сигналы тревоги, раздалось предостерегающее гуденье.
— Уходите! — крикнула мне Мэри. — Скорее же!
Она держалась за стену, едва сохраняя равновесие. Она, казалось, теряла сознание.
Медлить было нельзя. Я побежал. Несколько раз я оглядывался назад и видел странно неподвижную, прислонившуюся к стене маленькую фигурку моей удивительной спутницы.
Вот и конец коридора. Все, как сказала Мэри. Я нажал кнопку. В потолке открылся люк, спустилась металлическая лесенка. Я добрался до люка и протиснулся в него. Темнота. Сырость. Лесенка вела куда-то вверх. Поднявшись по ней еще метров десять, я нащупал в стене довольно большое отверстие. Осторожно, боясь сорваться вниз, я протиснулся через него и очутился в срубе высохшего колодца, глубиной метров восемь. Обессиленный, выбрался я по скользким стенам наверх. Ночь. Лес. Куда идти? Решил идти в том же направлении, в котором вел меня подземный коридор, и не ошибся…
Нет нужды говорить о том, как удалось мне добраться до железнодорожной станции и покинуть эти злополучные места.
Кэт! Простите меня за утомительное письмо. Я не мог не рассказать вам обо всем. А когда я получу весть от вас — не знаю!
Сэм.
Вместо эпилога
Солнце широкой полосой легло на зеленое сукно письменного стола. Сэмуэль Найт отодвинул записи и задумался. Десять лет… Десять долгих лет прошло со времени тех удивительных событий его жизни.
Обстоятельства складывались хорошо. Миновал срок, и он вновь вернулся к любимой работе. Получил признание как ученый. Счастье и удовлетворение доставляли ему научные изыскания. Труд тяжелый, но прекрасный своей направленностью. И, наконец, четкое, одетое красивыми, стройными формулами решение. Сэм был строг и объективен в науке. Но, оставаясь наедине с самим собой, он подолгу задумывался. И мысли стремились далеко от привычных понятий, лишались строгости, становились прихотливыми. И вот появились записи…
«Как велики успехи человеческого ума, человеческого познания. Мне бы хотелось представить (хотя бы на миг) весь фронт поступательного движения человечества по пути прогресса. Но разве возможно это! В этом движении все новое и в то же время неотвратимое, неизбежное… Неужели я фаталист? Конечно, нет! Или, быть может, в материалистическом понимании законов природы есть доля фатализма? Нет! Дело не в понимании, а в недопонимании этих законов. И прежде всего в недопонимании законов бытия…
Веками задумывались люди над своей природой. Это рождало мистику, скепсис, агностицизм. Почему? Не потому ли, что сознание человеческой воли, стремлений, страстей противоречит представлению о неумолимой последовательности событий?
„Я хочу, чтобы было так, — говорит человек, — так будет!“ Или: „Будущее в наших руках“.