Сегодня он, кажется, был без фотографии, мой незнакомый друг. За его волосы боролись между собой атлантический ветер и модный закрепитель для причёски, и закрепитель потерпел поражение. Засунув руки в карманы куртки причудливого кроя и такого цвета, будто её дизайнер черпал вдохновение из лужи блевотины, незнакомец стоял на краю дороги и вид имел нерешительный. Меня он, кажется, не увидел. По крайней мере, сделал вид. Дорога была пуста, ни одной машины, ничего, что помешало бы ему резво продолжить путь, но нет, он стоял, покачиваясь с пятки на носок, и смотрел то направо, то налево вдоль улицы.
Чем дольше это длилось, тем мне становилось тревожнее. Сколько же можно возиться с моими ботинками, скоро на меня начнут обращать внимание. Позади меня ковыляла морщинистая старуха с двумя тяжёлыми сумками, недовольно пыхтя, и всякий раз, когда я оглядывался, отвечала на мой взгляд с крайним неодобрением.
А этот тип продолжал стоять, будто твёрдо решил дождаться, когда я распрямлюсь. Старуха подходила всё ближе. В любой момент она могла остановиться рядом со мной, громко предложить мне помощь и по возможности подробно рассказать мне, что раньше, во времена её молодости, шнурки были ещё настоящими шнурками… Я изучил все возможности уйти незамеченным и каждую из них нашёл рискованной. Если повезёт, её зрение окажется достаточно слабым, чтобы не заметить, что обувь у меня без шнурков.
Мой преследователь не торопясь извлёк лист бумаги и изучал его, время от времени бросая взгляд то на табличку с названием улицы, то на другие указатели.
– Дайте пройти! – прошипела за моей спиной старуха и толкнула меня одной из своих сумок. Я услужливо прижался к машине, чтобы дать ей дорогу. Она протиснулась мимо, окинула меня последним убийственным взглядом свысока – при её маленьком росте такая возможность подворачивалась ей, наверное, не так часто, – и равнодушно пошла своей дорогой.
Мужчина с растрёпанной причёской в куртке блевотного цвета ничего этого не заметил, а принял решение. Он снова свернул свой листок бумаги, сунул его в один из бесчисленных карманов и решительно повернул на восток, к выезду из города. Я удивился, чего он хочет там найти; даже отсюда было видно, что в той стороне Динглу нечего предложить, кроме бензоколонки, нескольких домов и одного отеля. Дальше следовали ещё две мили просёлочной дороги до следующего посёлка, Баллинтаггарта.
Но этим вопросом я задавался не очень долго. Я подождал, когда он отойдёт подальше, – он ни разу не оглянулся, – потом пересёк дорогу и отправился домой. И оглядывался не он, а я – через каждые несколько шагов.
Казалось, кто-то сдвинул мой дом гораздо дальше по улице. Тем не менее, я добрался до него незамеченным, никто не выскочил из-за угла и не крикнул: «Ах вот вы где, мистер Фицджеральд!» Я быстро заглянул в почтовый ящик: ничего. Может, моего адреса у него и не было. На табличке у дверного звонка всё ещё благоразумно значится имя прежней жилицы, Хелен Макгилли. Я с облегчением вздохнул лишь после того, как закрыл за собой дверь, а потом задёрнул занавески и в гостиной, и на кухне. Хелен Макгилли сегодня не принимает.
После этого я долго сидел в сумеречной полутьме и пытался понять, что всё это может значить и сколько это может продолжаться. Я думал об этом примерно с полчаса, но так и не нашёл ответа, который бы меня устроил. Впервые за долгое время мне снова захотелось взяться за бутылку виски, чтобы остановить жернова в своей голове. Жаль, что я не мог за неё взяться.
Вместо этого я включил самый слабый источник света, какой у меня есть, дряхлый торшер неопознанного возраста, и взялся за Сенеку. Я прочитал несколько мест, где говорилось о стойкости мудрого, его внутренней гармонии и самодостаточности. Его нельзя поколебать ни несправедливостью, ни бесчестьем. Увидев, как я далёк от истинной мудрости, я раскрыл книгу в самом конце, где в приложении описывалась жизнь Сенеки. Мне хотелось узнать, что отличало его от меня.
Луций Анней Сенека родился в Испании, в Кордове, в 4 году до н. э., в семье состоятельного и знаменитого учителя риторики. Этот очерк я читал уже не раз, но сегодня впервые и не без трепета обратил внимание на то, что старший брат Сенеки, Галлио, даже упомянут в Библии, в посланиях апостолов.