Железный доктор

Толстяк поспешил к настенному щитку, откинул крышку и щёлкнул тумблером. Загудел мотор, и ворота из толстой бетонной плиты, закованной в стальную раму, стали медленно подниматься. Володя сел за руль, погладил рукой панель сенсорной коробки передач, подправил камеру заднего вида и запустил двигатель. Ворота тем временем уже поднялись настолько, чтобы «магнолия» смогла проехать. Помахав рукой оставшимся в Растамановском подвале, лейтенант аккуратно вырулил наружу и по пологому пандусу направил автомобиль ко вторым воротам. Для старого бомбоубежища, которым военврач считал логово Растамана, это уже смотрелось крутовато. Зачем всё это было построено под зданием школы, оставалось только догадываться, но Володе Рождественскому и без того хватало парадоксов Зоны.

— В последний раз, помню, на тачке ехал в «Золотую рощу» за бухлом, — предался воспоминаниям Бандикут. — Нам с мужиками малость не хватило, меня за добавкой послали. Тачка, конечно, получше была, эта совсем уж рухлядь, где её только жиртрест раскопал…

— Слушай, помолчи, пожалуйста, — сквозь зубы попросил Володя, и они выехали на поверхность.

* * *

Вести машину по полуразрушенному Академгородку было ещё более диким и пугающим занятием, чем передвигаться на своих двоих. «Магнолию» то и дело подбрасывало на кочках и глубоких выбоинах, дорога как таковая отсутствовала, разогнаться свыше десяти километров в час не представлялось возможным. Двигатель мерно урчал, оставалось надеяться, что ни он, ни гремящая подвеска не сломаются на полдороге.

Вокруг возвышались руины вперемешку с переломанными деревьями и высокими зарослями металлокустарника с острыми листьями. Раньше здесь была красивая местность — чистый воздух, белочки сновали между соснами… Теперь же всё здесь напоминало хроникальные кадры последствий бомбежек Дрездена и Хиросимы, которые Володя видел в детстве по познавательному каналу. В одном месте, в точности как там, на единственной сохранившейся стене отпечатались четыре чёрные тени, оставшиеся от людей. Рождественский не знал, каким образом в Академзоне получились такие отпечатки, и не стал бы держать пари, что это именно тени, а не вдавленные в стену неведомой силой человеческие останки. Он поспешно отвёл взгляд, тем более что всё равно надо было в оба следить за дорогой, а не глазеть по сторонам.

— Вон там у меня баба жила, — тяжело вздохнув, произнёс Бандикут, на которого нахлынули воспоминания. — Вон тот дом… ещё цветочный магазин на первом этаже был… А здесь прямо ехай, как раз на Пироговку. Тут почти всё время по прямой, не заблудишься, доктор-врач.

«Магнолия» преодолела глубокую яму — даже не яму, а скорее просевший участок бывшей улицы, потом объехала по остаткам тротуара лежащий поперек дороги столб линии электропередачи. Брошенных машин, в отличие от окрестностей Ботанического сада, здесь почти не обнаружилось, а те, что были, представляли собой практически распавшиеся в пыль каркасы: все работоспособные механизмы были превращены в железных монстров и разбрелись по Зоне. Впрочем, препятствий здесь хватало и без машин. В одном месте пришлось перебираться через расползающиеся гряды битого кирпича, бывшего когда-то, как пояснил Бандикут, одним из корпусов общежитий университета. «Магнолия» отчаянно забуксовала, едва перевалив передними колесами гребень одной из кирпичных куч, и Рождественский уже решил, что тут им не проехать, когда целый пласт мусора впереди осыпался с тихим стуком и шорохом, и машина сползла вниз.

— Фигня война, — прокомментировал маленький сталкер. — Если обратно тут не проедем, другим путём двинем. Я здесь все дороги знаю.

Несмотря на выбитые стёкла, из пасти Бандикута на весь салон пахло жутким перегаром, и Володя демонстративно закрыл забрало шлема. Коротышка не расстроился. Вначале он принялся напевать:

Я уселся на окне
И смотрю на улицу —
Фонари сутулятся
В сигаретном облаке.

А на Пирогова
Приходит снова
Весенний гомон,
И по лужам грязным
Бегут потоки
Девчонок разных.

А на Пирогова
Стоит мой город
Трёх тысяч судеб
И огромных сосен
Вечнозелёных,
Вечно прекрасных.

Покосившись на Володю, сталкер пояснил:

— Гимн Новосибирского университета.

Высунувшись из окна, Бандикут долго всматривался в проползавшие мимо развалины, затем выставил руку с пушкой и выстрелил.

— Кто-то пялился, — пояснил он подскочившему на сиденье лейтенанту. — Всегда лучше выстрелить первым, иначе будет поздно.

Как ни странно, к месту назначения они прибыли относительно быстро и без потерь. Загнав «магнолию» в указанный Бандикутом укромный закуток между двумя уцелевшими железобетонными стенами, Володя выключил двигатель и выбрался наружу.