Железный Феникс

На дыхание становится плевать, мысли проносятся с невероятной скоростью, а движения чёрта я вижу, как в замедленной съёмке. Даже не сомневаясь, что я сильнее, легко перехватываю несущийся мне в лицо кулак. Хватаю — и просто держу. А из-под моих ладоней поднимается жирный вонючий дым.

Чёрт басовито орёт, падая на колени. С любопытством смотрю в его искорёженную физиономию. Почему-то уверен, что никогда его таким не видел.

И мне по-настоящему нравится, как он сейчас выглядит.

В пространство спортзала вклиниваются посторонние звуки. Кто-то кричит, но я полностью сосредоточен на страдающем чёрте. И своих руках, прямо сейчас окутанных языками пламени. Но это вообще меня не беспокоит, чувствую лишь бесконечную эйфорию и толику любопытства. Что-то вроде исследовательского интереса.

Любопытно, через какое время он сгорит полностью?..

И тут меня прерывают. Неуловимо быстрый точный удар по правой руке — и она повисает плетью. Точно такой же удар обездвиживает левую руку. Я резко поворачиваюсь, чтобы наказать мерзавца, посмевшего прервать увлекательный эксперимент. И тут же получаю небрежный тычок в заднюю часть шеи, из-за которого все мышцы резко отказывают. Я заваливаюсь мордой вниз.

На полу какие-то циновки, так что слишком сильно я не прикладываюсь. Сознание тоже при мне. Я просто не могу двинуть ни рукой, ни ногой, ни даже на хрен никого послать, потому что язык тоже не шевелится!

Рядом тоскливо вопит покалеченный чёрт, противно воняет жжёной кожей. Кто-то резким голосом отдаёт отрывистые приказы. Наконец орущего страдальца куда-то то ли уносят, то ли уводят, давая моим ушам немного отдохнуть.

Тем временем душевный подъём, на котором я разобрался с агрессивным чёртом, немного рассеивается. И в голове кроме хищной радости появляются неудобные вопросы.

Это что со мной сейчас такое было? Я же его чуть заживо не спалил! Нет, не то чтобы меня сильно беспокоил сам факт. В моей жизни бывало всякое. В том смысле, что проблемы приходилось решать самыми разными методами. Назвать меня добряком не повернётся язык даже у самого распоследнего льстеца. И я не чувствую по этому поводу ни моральных страданий, ни особенных сожалений. Если я принимаю решение, значит оно оптимально для той ситуации, в которой я оказался. Или позволит избежать глобальных проблем впоследствии.

Но получать от этого удовольствие… Для меня слишком странно.

Потому что я всегда воспринимал это как неизбежную, хоть и не самую приятную сторону своей работы.

Радость мне всегда приносили и приносят другие вещи.

Тогда что же получается?

Меня накачали какой-то дурью?..

На этой оптимистической мысли моё неподвижное тело наконец переворачивают лицом вверх. Ожидаю увидеть кого угодно — от Николаича в обнимку с начальником охраны до ожившей супруги со сковородкой наперевес.

Но надо мной склоняется ещё один чёрт.

Он ещё более огромный, чем предыдущий, хоть и выглядит значительно старше. Его лицо пересекает старый уродливый шрам, явно напоминая о бурной молодости. В отличие от своего злобного сородича, он одет в нормальный человеческий костюм, хоть и старомодно выглядящий. На меня чёрт смотрит спокойно и внимательно, будто ищет какие-то одному ему ведомые признаки. Удовлетворённо кивает и подцепляет мой подбородок наконечником трости, навершие которой сжимает огромной лапищей.

— Ну что, повеса, — произносит глубоким, чуть хриплым басом. — Натворил делов?

Пытаюсь ответить — язык по-прежнему не слушается. Единственное, что мне доступно — хмуриться, что я и делаю, искренне надеясь, что это выглядит хоть сколько-нибудь угрожающе. Чёрт наблюдает за моими потугами с лёгкой насмешкой, как сытый кот за мышиной вознёй. Потом слегка поворачивает голову и кому-то командует:

— В лазарет его.

А потом просто уходит.

Меня с двух сторон подхватывают под белы рученьки и кое-как ставят на ноги, подпирая с боков. Краем глаза вижу, что это не черти, а обычные люди. Значит, и правда в аду оказался, раз нашим братом тут не пойми кто командует.

Надо же, никогда не думал, что вся эта религиозная мутотень окажется хоть немного правдивой. Век живи — век учись.

Впрочем, молиться и каяться всё равно поздно: я уже здесь.

Меня выводят, да что там — выносят! — из спортзала на улицу. Жаль, что толком не могу осмотреться: голова бессильно болтается в такт шагов моих сопровождающих, и я вижу только кусок дорожного покрытия и свои бессильно волочащиеся ноги в трогательно-белоснежных носочках. Дорога, кстати, красивая, выложена серо-коричневой плиткой.

В аду, мне кажется, побрутальнее должно быть. Или нет?

А тут вон какая красота! И ветерок приятный приносит откуда-то цветочные ароматы. И солнышко загривок припекает. Как будто я и не умирал вовсе.

Тем временем меня то ли заводят, то ли заносят в ещё одно помещение. Здесь прохладно и пахнет чем-то незнакомым, но явно лекарственным.

— Спасибо, — раздаётся приятный женский голос. — Укладывайте его сюда и можете быть свободны.

Сопровождающие облегчённо сгружают меня на койку и с даже мне заметной радостью уходят, будто чувствуют себя здесь не в своей тарелке.