Железный Густав

И тотчас смущенье сменилось в нем неудержимой злобой. Вскипела ненависть. Вот они, идеалисты! Кто не за меня, тот против меня! Каждого, кто не собирает с ними оружие, они готовы смешать с грязью! Только потому, что у Эриха кабинет в рейхстаге, они подозревают его, Гейнца, бог знает в чем. А разве не может Эрих вести там настоящую работу, делать что-то порядочное, полезное? Ведь официально ему поручена служба безопасности! Ах, чепуха, уж я-то наверняка знаю — ничего порядочного Эрих не делает, он — откровенный эгоист, прожигатель жизни… Да, но я тут при чем, с какой стати меня подозревают? Раз он кричит так громко, значит, это касается и меня?

Но тут в наступившей тишине раздался голос профессора:

— Я не понимаю, Порциг, что вы хотите этим сказать. Ведь вашего товарища и одноклассника зовут Гейнц Хакендаль, а не Эрих!

И тотчас же эти лица, отчужденно глядевшие на него, преобразились. Они стали приветливыми, и снова потекли разговоры…

Гофман хлопнул Гейнца по плечу:

— Индюк надутый этот Порциг!

— Разве я сторож брату моему? — весело проблеял Кунце.

Наконец подошел и Порциг и, напустив на себя важность, стал объяснять Гейнцу напыщенно и чуть смущенно:

— Надеюсь, ты но обиделся, Хакендаль? Мы ведем чересчур рискованную игру, сам понимаешь. Можно сказать, шутим с огнем, а это обязывает к величайшей осторожности, ясно? Ведь все это никакие не юристы, тогда как мой старик — обер-ландес-герихтс-рат, и я достаточно разбираюсь в уголовном кодексе.

Профессор Дегенер — тоже совершеннейший младенец, сам понимаешь! Значит, порядок, Хакендаль?

И Гейнц заверил его, что порядок. Однако в душе он этого не чувствовал; пребывая в этой атмосфере дружбы и доверия, он улыбался вымученной улыбкой и думал:

«А ведь то, что Дегенер сказал, неверно. Разумеется, то Эрих, а то я, Гейнц. Но оба мы — Хакендали, отец у нас железный, вот мы и получились мягкотелыми моллюсками. И пусть они даже смотрят на меня дружелюбно и делают вид, будто я один из них… Я к ним не принадлежу и не хочу принадлежать. Я хочу одного: поскорее добраться до станции и ехать в Далем. Вот единственное, чего я хочу, а все эти поиски оружия меня только раздражают».

Подождав немного, он встал, сказал всем до свидания, и, только остановившись перед Дегенером, вдруг почувствовал себя виноватым, и невольно у него сорвалось с языка то, чего он еще минуту назад не собирался говорить:

— Я не забуду ваших слов насчет путаницы, господин профессор!

Профессор недовольно тряхнул львиной гривой:

— «s ’s» — ты ведь это еще помнишь, Хакендаль? Прекрасным может быть только доброе, не правда ли?

И это было самое загадочное, можно сказать, непостижимое в профессоре Дегенере: ведь он понятия не имел о Тинетте, а слова его звучали так, словно он, этот учитель, дал ей характеристику!

4

Не успел Гейнц позвонить, как горничная открыла ему и сказала с упреком:

— Мадам уже четыре раза о вас справлялась!

И не успел он сбросить пальто и поглядеться в зеркало — проклятый галстук опять стянулся узлом, — как Тинетта вбежала в холл.

— Ну, на что это похоже, Анри! Тебе ведь сказано — в три часа! А сейчас уже четыре! Я думала — на тебя можно положиться, а на Эриха нельзя, а оказывается, это на тебя нельзя положиться!

Гейнц рассвирепел. Тинетта ни словом не обмолвилась насчет трех часов. Но какой смысл возражать. А тут еще горничная — стоит и таращится, как будто он диковинный зверь из глубинной Индии или из Белуджистана. Как ей не стыдно!

Тинетта заложила руки за спину и, заглянув близко-близко ему в недовольное лицо, расхохоталась:

— Ну что ты за рожу скорчил, Анри? Точь-в-точь как перед нашими воротами — я ведь уже полчаса за тобой наблюдаю! Тебе, видно, очень не хотелось ко мне заходить… Почему ты так злишься? Ну посмотри же на меня, Анри, — Анри, ты совсем как Эрих, когда он рассердится: оба вы, когда сердиты, не хотите на меня глядеть! Не то что я — каждому открыто смотрю в глаза!

И опять она рассмеялась. А эта ужасная горничная все также стоит столбом, да еще повесила на руку его пальто, его несчастную обдергайку. И Тинетта позволяет себе говорить при ком угодно, что ей только не придет в голову! Она напрочь лишена чувства стыда, она без стыда, как сама природа, и с нее также нельзя спрашивать!

— Сударыня, прикажете отнести пальто?

— Да, пожалуйста, Эрна. Ты не возражаешь, Анри? Там у нас сидит один человек — его интересует твое пальто…

Гейнц хотел уже броситься за горничной, уносившей его обдергайку.

— Куда она его поволокла? — спросил он, еле сдерживаясь.

— Глупенький Анри, глупый, глупый мальчик! Уж не стесняешься ли ты Эрны? Ну в крайнем случае она подумает: вот опять пришел молодой человек, влюбленный в мою хозяйку. Но ты ведь и правда в меня влюблен, Анри…

— Нет! Нет! Нет! — зарычал он в ярости.

Она рассмеялась.

— Но что же в этом плохого, Анри? Можешь спокойно любить меня. Ты ведь ничего не требуешь, как истинный немец, ты не собираешься похитить меня у Эриха, а я просто немецкая Гретхен — хотя нет, не Гретхен. У Гретхен родился ребенок…

Она засмеялась.